Час Пик
Шрифт:
Стало быть, при всей ревности и конкурентности интересы и Аналитика, и Телохранителя совпадали: надо было доказать свою необходимость, надо было дать понять телу, что два опытных домашних доктора куда лучше, чем одна большая, но бестолковая клиника.
Домашние доктора–кто лучше знает больного, его тело? И пилюли пропишет, и подсластит, если надо, и посторонних домочадцев от постельки отгонит, чтобы не надоедали, не мешали больному…
Хотя — пусть клиника существует на Лубянке, а они, профессор и хирург, Аналитик и Телохранитель, будут существовать отдельно,
Но для этого нужно было доказать свою необходимость, свою полезность, свою незаменимость — куда же вы без нас–то денетесь?!
Телохранитель представлял, как это можно сделать, разве что теоретически, но до недавнего времени не знал, как осуществить задуманное…
И вот сегодня утром, изучив недавние сводки источников, он решился.
Усевшись поудобней, он повторил еще раз:
— В Лефортово.
Нет ничего хуже, чем утрата доверия товарищей и особенно — руководства. Тогда никакие прошлые заслуги, никакое бренчание орденами и медалями, никакие клятвы, никакие погоны — пусть даже с тремя звездами на двух просветах, — не помогут, никакой гуманизм.
Гуманизм–истинная ценность, но весьма абстрактная, а как когда–то учили Телохранителя — «какая весовая разница между абстрактным и социалистическим гуманизмом? Девять граммов разницы, запомните это раз и навсегда, товарищи чекисты …»
Слово «социалистический» ныне не в моде, но если заменить «государственным», получается примерно то же самое.
Да, есть множество способов утратить доверие: продать секреты родной страны ЦРУ или «Моссад», вступить в «Выбор России», поведать всему миру о том, что тело — только тело, и что ничего человеческого в нем не осталось; посмотрите–ка, уважаемые, его ведь только под ручки везде водят!
Можно стать морально–бытовым разложенцем (теперь, правда, сложней: никто из руководства и товарищей точно не скажет, что это такое).
А можно — и того проще и незамысловатей: потерять табельное оружие.
Узник, на свидание с которым отправлялся Телохранитель, находился в Лефортово вот уже с неделю, и именно за это: утеря пистолета «Scorpion», любимого оружия спецслужб Восточной Европы, утеря с полным боекомплектом.
Конечно, за подобные–то вещи полагается не в Лефортово, где, наряду с Матросской Тишиной, обычно сидят или очень крупные уголовники, бандиты и террористы, или очень крупные оппозиционеры (после очередной неудачной попытки очередного переворота), но Телохранитель предусмотрительно настоял — ему так удобней.
Да и Полковнику, кстати говоря, тоже…
Полковник спецслужбы, он, конечно же, не сам его утерял: отправил в Останкино идиота–прапорщика, сопровождавшего крупную долларовую наличность, тот в какой–то начальственной приемной повесил на стул пиджак, во внутреннем кармане которого и находился злосчастный пистолет, всего только на несколько минут повесил, говорил, что в туалет, а с пистолетом неудобно садиться, полу оттягивает.
И
Короче говоря, когда идиот–прапорщик вернулся, пиджака уже не было.
Украли пиджак на Останкино и, что самое печальное — вместе с пистолетом украли. Говорят, якобы видели какого–то то ли техника, то ли оператора из спортивной редакции, который в комнату мимоходом заходил, а кого именно — кто их разберёт?
На Останкино этих самых техников да операторов — считать–непересчитать.
Так и все тут, в России получается–по глупости. И Чечня, если разобраться, по глупости началась, можно было бы договориться спокойно, и все эти события вокруг мэрии, и…
Но теперь не до отвлеченных суждений: на очереди Полковник в своем Лефортово.
Конечно же, во всем был виноват идиот–прапорщик но, чтобы лишний раз насолить непосредственному начальству Полковника (с которым и Телохранитель, и его руководства в последнее время были в весьма натянутых отношениях), надо было найти виноватого, крайнего (идиота–прапорщика для этого оказалось явно недостаточно), и козлом сделали именно его, Полковника–как ответственного за подчиненного идиота.
Как ни странно, но начальство, вместо того, чтобы заступиться за подчиненного, хотя бы из чувства корпоративной солидарности, пустило все на самотек: видимо, Полковник и у себя кому–то слишком мешал…
Короче, сидел он в своем Лефортово, и солнце ему не светило.
С Полковником Телохранитель был на «ты», да и тот, в свою очередь говорил ему «вы» только на людях — субординация!
Вместе начинали, вместе продолжали, вместе…
Да что там говорить, если знают друг друга уже больше пятнадцати лет! Правда, Полковник так на прежнем месте службы и остался, а он — он Телохранителем стал, что на порядок выше. Тело охраняет.
Но дружбе это, как говорится, не помеха…
Беседовали они не в специальной комнате для свиданий, не в кабинете начальника (тут ведь тоже подслушать могут, враг не спит, «Родина слышит, Родина знает!..»), а во дворике.
Трогательная картина: двое коллег, два уважающих друг друга человека, Телохранитель–генерал и Полковник, нежно улыбаются давно не виделись, и теперь — на консилиуме, решают, что делать…
Точней — Телохранитель решает. Но беседуют ровно и спокойно — даже не скажешь, что один из них узник… И Полковник, видимо, не волнуется — а чего ему–то волноваться?
Он человек опытный и бывалый, не то, что оппозиционны, которые имели честь сидеть в этой же тюрьме после октября 1993 года, его на фунт изюму не проведешь; по слухам, к каждой камере с оппозиционером высоким распоряжением подводили специальную радио– точку, и она с утра до вечера орала истошными «народными голосами», «гневными выступлениями трудящихся» — покарать, покарать, расстрелять мерзавцев!
Его, Полковника то есть, на такую дешевку не проведешь — сам в свое время успешно практиковал подобные штучки.