Час ведьмовства
Шрифт:
– Не злись на них, – сказала Рите Дейрдре.
Под вечер они отправлялись на игровую площадку и проводили время на качелях под ореховыми деревьями. Конечно, не ахти какое развлечение для шестнадцатилетней девушки, но Рите оно нравилось, потому что рядом была Дейрдре.
В такие минуты Дейрдре часто пела старинные ирландские и шотландские баллады – именно так она их называла. Все песни почему-то были очень печальными, и при звуках высокого, чистого и нежного голоса – настоящего сопрано – по спине Риты пробегал холодок. Дейрдре любила оставаться во дворе до самого заката, когда
Рита встречала подобное слово в книгах, но никогда не слышала, чтобы кто-нибудь его произносил. Сумерки…
Дейрдре брала Риту за руку, и они бродили вдоль кирпичной стены, под деревьями, на которых зрели орехи пекан. Девочкам то и дело приходилось буквально нырять под низко растущие ветви, а в некоторых местах завеса листвы была столь густой, что полностью скрывала подруг от любопытных глаз. Кому-то эти воспоминания, возможно, покажутся бредом сумасшедшего, но для Риты то было странное и прекрасное время… Она стояла вместе с Дейрдре в полумраке, деревья качались на легком ветру, и с них дождем сыпались маленькие листочки…
В те дни Дейрдре походила на девочку из какой-нибудь старой книжки с картинками: волосы, перехваченные фиолетовой лентой, черные завитки локонов, рассыпавшиеся по спине… Будь у нее желание, Дейрдре могла бы выглядеть просто потрясающе – тем более с такой-то фигурой! К тому же в шкафу у нее было полно новой одежды. Но Дейрдре к ней не притрагивалась. Справедливости ради надо сказать, что в присутствии подруги Рита даже не думала о таких вещах – все это казалось несущественным. А какие мягкие волосы были у Дейрдре! Рите лишь однажды довелось дотронуться до них… На редкость мягкие…
Девочки гуляли вдоль пыльной аркады возле часовни, и каждый раз старались заглянуть в расположенный за деревянными воротами монастырский садик. Дейрдре утверждала, что в этом укромном уголке растут самые удивительные цветы.
– Мне совершенно не хочется возвращаться домой, – говорила она. – Здесь так спокойно.
Спокойно! Это спокойствие доводило Риту до слез, и она плакала каждую ночь, прислушиваясь к звукам музыки, доносившимся из негритянского бара, расположенного на другой стороне улицы. Люди развлекались, и отголоски их веселья долетали даже сюда, на четвертый этаж, где находилась спальня. Иногда, убедившись, что все уже спят, она выходила на чугунный балкон и оттуда вглядывалась в море огней на Кэнал-стрит – настоящее красное зарево. Весь Новый Орлеан веселился там, а Рита оставалась взаперти в этой ужасной спальне, в обоих концах которой за занавеской храпело по монахине. Как бы она здесь выжила, если бы не Дейрдре?
Дейрдре отличалась от всех знакомых Рите девчонок. У нее были такие красивые вещи – длинные белые фланелевые халаты, украшенные кружевами.
И теперь, тридцать два года спустя, точно в таком же халате Дейрдре сидела на боковой зарешеченной террасе – «словно безмозглая идиотка в состоянии комы».
А изумрудный кулон, который нынче постоянно висит на шее Дейрдре, Рита впервые увидела еще в школе. Знаменитый изумруд Мэйфейров. Правда, в те дни Рита еще ничего о нем не слышала.
Сейчас этот кулон в сочетании с ночной рубашкой и халатом выглядел просто зловеще. Как нелепо выглядит фамильная драгоценность на безнадежно больной женщине, пустым взглядом смотрящей на мир сквозь сетку террасы. Хотя… Кто знает? Вполне возможно, Дейрдре каким-то образом сознавала, что любимый кулон по-прежнему при ней.
Рите лишь однажды довелось держать в руках эту красоту. Они с Дейрдре остались в спальне одни и, воспользовавшись тем, что рядом не маячил никто из монахинь и не отчитывал нудным голосом за измятое покрывало, болтали, пристроившись на краешке кровати.
Рита с восторгом разглядывала изумрудный кулон – тяжелый камень в массивной золотой оправе – и вдруг заметила, что на его обратной стороне что-то выгравировано – кажется, какое-то имя. Но ей удалось разобрать только заглавную букву «Л».
– Нет-нет! Не читай! – испуганно вскрикнула Дейрдре. – Это секрет! – От волнения у нее покраснели щеки, а в глазах блеснули слезы. Однако она быстро успокоилась и – словно извиняясь – сжала руку Риты. Сердиться на Дейрдре было невозможно.
– Это настоящий изумруд? – спросила Рита.
Такая вещь, должно быть, стоила кучу денег.
– Да, настоящий, – ответила Дейрдре. – Этот кулон попал к нам из Европы, очень-очень давно. Когда-то он принадлежал моей прапрапрапрапрабабушке.
Они обе смеялись над всеми этими «прапра».
Дейрдре рассказывала об истории кулона как о чем-то совершенно обыденном, естественном. Впрочем, она никогда не важничала и в силу природной деликатности старалась не оскорблять чувства других. Ее все любили.
– Мне этот кулон перешел от мамы, – пояснила она. – А когда-нибудь я передам его… – Лицо ее на миг омрачила тень печали. – Ну, в общем… если у меня будет дочь.
Как и всем, кто сталкивался с этой странной девочкой, Рите вдруг отчаянно захотелось защитить ее, оградить от всех бед и неприятностей. Она обняла Дейрдре.
– Мама умерла, когда я была совсем маленькой, – продолжала Дейрдре, – я ее совсем не помню. Говорят, она выпала из чердачного окна. И еще говорят, что и ее мама тоже умерла молодой. Но мои тети не любят вспоминать об этом. Я думаю, что мы не такие, как остальные люди.
Рита обомлела. Ей еще ни от кого не приходилось слышать что-либо подобное.
– Что значит «не такие, как остальные люди», Диди? – спросила она.
– Я не знаю, как объяснить, – призналась Дейрдре. – Просто мы чувствуем какие-то вещи, ощущаем события. Мы безошибочно определяем отношение к себе со стороны других людей, их любовь или ненависть, знаем, когда они хотят причинить нам вред.
– Боже мой, Диди, да неужели кому-то в голову придет причинить тебе вред? – удивилась Рита. – Ты проживешь до ста лет и родишь десять детей.
– Я люблю тебя, Рита Мей, – сказала Дейрдре. – Ты чистосердечна и добра.