Час зверя
Шрифт:
Разумеется, она соврала и тут же почувствовала угрызения совести. Нэнси отлично знала, где она припрятала оружие, и ей, конечно, следовало признаться доктору, но… старая глупая «пушка». Ужасный, гадкий револьвер. Он же понадобится ей, разве не так? Разумеется. В восемь часов.
— А вы можете припомнить, что было до того? — спросил доктор. — Я имею в виду, до утренней поездки в метро. Что-нибудь, послужившее толчком? К примеру, можете ли вы рассказать, что вы делали накануне?
— Конечно, — сразу же ответила она, —
Доктор с минутку подождал ответа, потом кивнул и откинулся на спинку кресла. Как и положено врачу, сблизил кончики пальцев и произнес:
— Нэнси. Хочу сразу же вам сказать: я понимаю, как вы напуганы.
— Ну да… я… Иисусе, — пробормотала она, — еще как напугана.
Доктор Шенфельд слегка улыбнулся и снова кивнул.
— Однако произошедшее нельзя считать — ммм — совершенно необъяснимым.
Нэнси хотела что-то возразить, но быстро справилась с собой и подняла глаза на врача:
— Можно объяснить?
— Да, полностью. Я полагаю, мы имеем дело с… черт побери! — Снова телефон. Доктор Шенфельд с силой прижал трубку к уху. — Да? Понятия не имею. У меня прием. Не могу разговаривать. Да! — Он повесил трубку. — Черт! — Покачал головой. — Вы бы поменялись со мной местами?
— Ох… нет. Спасибо, нет.
— Замечательно. Сумасшедшей вас никак не назовешь.
К собственному изумлению, Нэн расхохоталась; теперь она созерцала юного врача с почтительным восторгом. Неужели он и впрямь может объяснить хоть что-нибудь?
Доктор Шенфельд слегка отодвинул кресло, протянул руку, едва не коснувшись лица Нэн, и захлопнул дверь. Ох, это здорово. Она обрадовалась по-настоящему. Хлоп — дверь закрыта — они остались наедине. Ведь Нэнси тоже человек. Она с благодарностью оглянулась на доктора: тот выруливал свое кресло на прежнее место. Он наклонился к пациентке, упираясь локтями в колени. Посмотрел тепло и внимательно. Нэнси не сводила с него глаз, даже рот приоткрыла в ожидании его слов.
— Нэнси, — медленно начал доктор Шенфельд. — Я буду говорить с вами откровенно. Хорошо? Я не считаю вас каким-нибудь обычным, заурядным пациентом, каких у нас много. Вы, надеюсь, понимаете меня. Мне кажется, вы человек весьма разумный и ответственный. Поэтому я не могу вас обманывать и не буду даже пытаться подсластить пилюлю или что-нибудь в этом роде.
Нэнси кивнула. Что-то он скажет?
Доктор Шенфельд трижды тихонько хлопнул в ладоши: хлоп-хлоп-хлоп. Собрался с мыслями. Дал Нэнси минутку подготовиться. И выложил все:
— Я не могу поставить окончательный диагноз после одного разговора. Мы должны еще провести различные тесты и разобраться с другими вопросами, и так далее. Однако я могу с достаточной уверенностью сказать уже сейчас, что
Он подождал ответа, но Нэнси не реагировала. Она словно бы ничего не почувствовала, только смутилась слегка: ей-то казалось, он скажет что-нибудь новое.
— Шизофрения? — повторила она, понимая, что нужно как-то поддержать беседу. — Вы имеете в виду — раздвоение личности?
Доктор Шенфельд слегка улыбнулся.
— Нет-нет. То, что вы говорите — я знаю, этот термин используют и в таком смысле, — это заблуждение. Речь идет совсем о других вещах. Шизофрения — самый общий термин, настолько общий, что мы стараемся применять его пореже. Это единое название целого ряда душевных расстройств, сопровождающихся… э-э-э… слуховыми галлюцинациями, голосами, которые что-то приказывают, и устойчивыми представлениями — как вы говорите — «кто-то должен умереть в восемь часов». Имеют место провалы памяти. А также некоторые другие явления, подобные тем, что вы уже испытали. Вы меня понимаете?
Честно говоря, нет. Целый ряд душевных расстройств. Ничего не могла понять. Уставилась на доктора. Когда же он объяснит, что с ней случилось, что такое вторглось в ее жизнь?
И вдруг Нэн осенило.
Шизофрения. Ну да, она ведь уже слыхала про такое. Шизофрения — вот что, бывает с этими бродягами, с бездомными. Они шатаются по улицам и разговаривают сами с собой. Так и есть, она сошла с ума. Нэнси попыталась улыбнуться.
— Да, но… — «Только не я, — хотела возразить она. — Вы же не думаете, что я могу заболеть этим». — Ведь это значит… это значит… это значит, что я душевно больна, сошла с ума, совсем свихнулась, — с трудом выговорила она. — Не могу же я заболеть шизофренией? Я ведь живая. Я настоящая. У меня полно друзей. У меня родители, своя комната…
И все же доктор Шенфельд вел разговор именно о ней. Нэнси уже разбиралась в выражении его глаз. Сплошное сострадание. О да, он ее жалеет. Смотрит на нее ласково, мысленно приговаривая: «Сошла с ума, бедная девочка. Слава Богу, такое случилось не со мной».
Господи Иисусе! Нэнси утратила дар речи. Ни слова не могла произнести. Просто смотрела на доктора и качала головой.
— Понимаю, понимаю, — заворковал он, — конечно, вас это пугает. Но теперь у нас все иначе, чем раньше, честное слово. У нас много новых лекарств, новые методики лечения этого заболевания.
Заболевание! Иисусе Христе! Нэнси продолжала качать головой. Новые методы лечения! Только послушайте! Этот доктор рассуждает так бодро, старается внушить больной надежду. Но она видела, видела в темных зрачках карих глаз: сам он ни на что не надеется. Безнадежный случай.
— Разве это… разве это может произойти вот так? — спросила она. — То есть идешь себе по улице, и вдруг — раз-два — и ты уже шизофреник. То есть получается как-то… как-то странно…
Доктор кивнул.