Час зверя
Шрифт:
— И еще одно, — промолвил Муллиген. Перкинс поднял голову. — Сегодня утром мы получили анонимный звонок. Сообщили, что мужчина с длинными черными волосами, в джинсах и свитере, вошел в коттедж на Макдугал-стрит.
— Да, и что? Это же был я.
— Сообщили также, что оттуда послышались отчаянные вопли…
— Что?
— И что мы немедленно должны выслать патруль — возможно, совершается убийство.
— Что? — Перкинс поднялся со стула. — Анонимный звонок? От кого?
Перкинс на голову возвышался над полицейским. Муллиген, задрав подбородок, ответно замигал.
— Вы же понимаете, что я имею в виду, — проворчал Перкинс. —
— Женский.
«Тиффани, Тиффани», — вновь пронеслось в голове Перкинса. Это она подставила Оливера. Он едва не высказал вслух свои подозрения. Тиффани заманила его в коттедж, позвонив бабушке, а потом позвонила полицейским, чтобы они схватили его на месте преступления. Он-то догадывался, что ангельская кротость рано или поздно обернется предательством. Тиффани подставила его, и он готов поклясться, что она расставила ловушку и для Заха. Машина арендована на имя брата. Вся эта чепуха, припрятанная в кладовке, в тайнике. Все дело рук Тиффани. Она впуталась в какую-то темную историю, а теперь хочет свалить все на Заха, на Заха и на Оливера. «Я ведь знаю своего брата», — мысленно объяснял Перкинс Муллигену. Странный, нервный парнишка, все верно, и проблем у него хватает. Однако шантаж, не говоря уж об убитой девочке, — не выйдет, приятель. Не его рук дело. Заха подставили. Их обоих подставили. Тиффани.
Оливер сам не понимал, почему не сказал все это вслух. Очевидно, сработал мощный инстинкт самосохранения, почти что физиологический. В конце концов, речь идет о подружке Заха, и Оливер обязан защитить брата. Протест замер в нем, как увядали последние два года все стихи. Поднимались изнутри, рассыпались, растекались капельками росы. Что теперь? Детектив глядит на него, помаргивает. Непроницаемое лицо таит угрозу. Перкинса обнаружили на месте преступления, в том самом коттедже, рядом с окровавленным телом. Ему предъявят обвинение в убийстве. Потащат в суд. Его могут даже…
— Можете идти, — сказал Муллиген.
— Что вы сказали?
Кажется, Муллиген вздохнул. Во всяком случае, это прозвучало очень похоже на вздох. Запихнув руки в карманы военной куртки, он повернулся и отошел от Оливера, направился к окну. Окунулся в пропылившийся солнечный луч.
— Я могу идти? — переспросил Перкинс.
— Вот именно. Вы ни в чем не виноваты. — Муллиген обращался к закрытому грязным окном небу над 10-й улицей. — К тому времени, как вы пришли, девушка пролежала там уже несколько часов. Кроме того, я провел допрос и убедился в вашей непричастности. Хотя ФБР может посмотреть на это иначе.
Перкинс подавил желание сорваться со стула и бежать.
— Вы ведь рассчитываете, что я приведу вас к Заху? — намекнул он.
Муллиген по-прежнему глядел в окно.
— Думаю, вам удастся его найти. Или он сам придет к вам.
— Значит, вы пойдете за мной по пятам?
— Нет. — Детектив покачал головой. — Выприведете его ко мне. Вы обязаны сдать его.
— В самом деле?
— Да. — Муллиген с трудом выдавил из себя единственный слог, быстро оглянулся на Перкинса и вновь устало повернулся к окну. — Девушка обратилась ко мне за помощью, а в результате ей отрезали голову и сунули в унитаз, — монотонно продолжал он, — в унитаз, будто это кусок дерьма, а не девушка, не человек.
Муллиген сосредоточился. Перкинс прикрыл глаза, чтобы не видеть, как глядят голубые фарфоровые глаза.
— Вы
Поэт невесело рассмеялся.
— С какой это стати я выдам Заха?
Муллиген вновь повернул голову и смерил Оливера долгим взглядом. Очки сверкали. Лицо оставалось неподвижным.
— Я до смерти напуган, по уши в дерьме и готов удариться в панику, — размеренно, произнес он, — но я и вполовину не так напуган, не так глубоко увяз в дерьме и не настолько поддаюсь панике, как Федеральное, мать их, бюро расследований. Теперь ясно? Если они схватят вашего брата прежде, чем он попадет ко мне, они пристрелят его на месте и объявят дело закрытым. Они убьют его сразу же, Перкинс. Я это знаю. Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат — покойник.
Телефон на столе продолжал звонить.
«Совсем скверно», — подумала Нэнси.
Доктор Шенфельд, скорчившись, лежал на полу у ее ног. Кровь все еще бьет толчками из разбитого носа, пятнает усы, маленькой струйкой стекает в рот. Нэнси уставилась на врача.
«Бип! Бип!» — верещит телефон. В такт ему верещит голосок в голове Нэнси: «Кто это сделал? Что за человек способен на подобные дела? — визжит пронзительно, настойчиво, как телефонный звонок. — Какое чудовище творит такое, Нэнси?»
— Заткнись — не знаю — все так скверно — мне надо подумать!
Нэнси прижала ладони к ушам. Посмотрела вниз, на доктора Шенфельда. Телефон все звонит. Голосок в мозгах надрывается. Да и доктор Шенфельд тоже дает о себе знать. Теперь он принялся стонать:
— О-о-о!
Надо убираться отсюда.
«Какое чудовище…»
— Заткнись, заткнись! Все вопросы потом. Господи!
Нэнси в отчаянии оглядывалась по сторонам. Заперта, как в ловушке, в крохотной комнате. Зажата между столом, рабочим столиком, стульями. Входная дверь заперта. Куда двинуться? Свалившись на пол, доктор занял остаток свободного пространства. Твидовый пиджак лег на ступни Нэн.
— О-о-о! — стонет доктор. Пытается сплюнуть, сломанный зуб вывалился изо рта.
«Бил! Бип!»
— Господи! — шепчет Нэн.
Надо что-то делать. Нэнси перешагнула через тело врача. Пробралась в узкое пространство между ним и рабочим столиком. Теперь она чувствовала лодыжками пушистый затылок доктора. Легкие волоски щекочут ее кожу.
«Бип! Бип!»
«Что же ты за человек, Нэнси?»
— Заткнись! — шепчет она. Господи, она же не хотела стать шизофреничкой. Нэнси нагнулась над столом. Отбросила в сторону бумаги. Папка с ее именем. Нэнси Кинсед — заглавными буквами. Поверх букв расплылась кровь. Нэнси отшвырнула жалкие листки. Нужно найти оружие. Все, что подвернется под руку.
Орет-надрывается телефон.
Ручка с пером, которой писал доктор Шенфельд. Схватила, зажала в ладони. Воткнуть острие в горло.
— О-о-о!
«Какое чудовище…»
— Заткнись! — прошипела Нэн. Отбросила ручку.
Никакой пользы. Острым перышком никого не напугаешь. Выдвинула рывком ящик.
Нож для бумаги! Скорее, завладеть им! Легонький-легонький! Плоская рукоять. Медное лезвие.
Кресло, накрывшее врача, скатилось на пол.