Чаша и крест
Шрифт:
Как мне жить дальше? Стоит ли посылать за Артуром, убеждать кузена Генри снова отдать мне мальчика на воспитание, чтобы я могла выполнить обещание, которое дала умирающему отцу? Теперь я уже сомневалась в том, что смогу достойно воспитать ребенка. Да, в Рочестере я проявила настойчивость и твердость духа, я нашла в себе силы исполнить деяние, которое, я убеждена, было правильным и справедливым. Но на пути к его свершению я наделала столько ужасных ошибок, разрушила столько жизней, что от одной мысли об этом у меня мурашки бежали по спине,
В таком случае что меня ждет в будущем? Я села перед своим станком и уставилась на почти полностью законченный гобелен. На нем была выткана красивая сильная птица с зеленым и фиолетовым оперением, она поднималась из охваченного пламенем гнезда, чтобы вновь возродиться из пепла.
Раздался стук в дверь. Может, не отзываться? Я не была расположена сейчас к разговорам, кто бы там ни пришел.
Оказалось, что это Агата Гуинн, некогда бывшая в Дартфорде наставницей у послушниц. В церкви Святой Троицы она услышала, что якобы кто-то видел, как я захожу в свой дом.
— Джоанна, где вы пропадали так долго? — воскликнула она.
— Путешествовала.
— А-а… Это, наверное, связано с Эдмундом… Он скоро вернется? Нам всем в Дартфорде очень его не хватает.
— Не знаю. — Я опустила голову.
Агата рассказала, что Оливер Гуинн с помощью господина Хэнкока отправил прошение о том, чтобы его брак с бывшей монахиней признали действительным, и, как ни странно, получил положительный ответ.
— Я очень рада за вас.
В дверь опять постучали. Ну, начинается, не успела вернуться, как… одним словом, никакого покоя. Кто там еще из старых знакомых объявился?
Но на этот раз за дверью стоял королевский паж.
— Ее величество королева Анна, — с достоинством произнес он, — специально прислала меня из Лондона, чтобы приобрести гобелен, вытканный госпожой Джоанной Стаффорд.
— Ее величество хочет купить мой гобелен? — не поверила я.
Паж важно кивнул.
Новость ошеломила меня.
— Королева Анна хочет преподнести его в подарок супругу. Ее величество через переводчика приказала мне сообщить вам, что вы вольны назначить любую цену — в разумных пределах, конечно.
— Какая большая честь! — вскричала Агата. — Первый же гобелен попадет к самому королю! Да после этого, Джоанна, у вас просто отбоя от заказчиков не будет. Поздравляю!
— Спасибо, — ответила я и склонила голову еще ниже, чтобы спрятать навернувшиеся на глаза слезы.
Передо мной снова всплыло милое, доверчивое лицо Анны Клевской: именно такой я видела ее на корабле, отплывающем из Кале. Как ей хотелось стать королевой и доброй женой для Генриха!
— Видите ли, гобелен еще не до конца закончен, — сказала я пажу. — Осталось доработать кой-какие детали.
Договорившись, каким образом послать во дворец гобелен, когда он будет готов, я распрощалась с посланцем королевы и Агатой и отправилась по Хай-стрит в сторону бывшего монастыря. И совсем скоро добралась до кладбища.
Могилы
— А я и не знал, что вы вернулись, Джоанна, — раздался за спиной мужской голос.
Я подняла голову и увидела Джеффри Сковилла. Голубые глаза его были унылы, из них исчез прежний задорный блеск. В каштановых волосах пробивалось несколько седых прядок. А ему ведь в этом году еще только исполнилось тридцать.
— Мне очень жаль вас, Джеффри, искренне жаль! Позвольте выразить вам самое глубокое сочувствие, — проговорила я.
— Я конченый человек, Джоанна. Жизнь потеряла всякий смысл.
У меня перехватило дыхание.
— Уж я-то знаю, что значит чувствовать себя конченым человеком.
— Как с этим жить, Джоанна? Эх, если бы вы только знали, как я жалею обо всем, что было, — хрипло продолжал он. — Я ведь так и не дал Беатрисе той любви, которой она заслуживала.
— Уверена, Джеффри, вы были хорошим мужем.
Он вздрогнул:
— Да ничего подобного. Я был с Беатрисой, а думал только о вас, Джоанна. Никому этого не понять. Все эти два года я прожил как в лихорадке, в бреду. Пытался освободиться от вас, Джоанна, словно от наваждения, но так и не смог, до сих пор не могу. Не видел, слепец, что Господь даровал мне эту красивую, готовую ради меня на все женщину, которая любила меня так, как никто и никогда не любил… и не полюбит.
Я не могла без слез слушать его.
— Я тоже много страдала, Джеффри, — сказала я, задыхаясь от плача.
— Знаю.
В руке Джеффри держал какую-то книгу. Увидев, что я смотрю на нее, он кивнул.
— Это Библия в переводе Уильяма Тиндейла. Вы наверняка осудите меня, Джоанна, за то, что я ее читаю. Ну и пусть! Это единственная книга, которая приносит мне утешение.
Я глубоко вздохнула:
— Я рада, что она помогает вам.
Сложив руки, я продолжала молиться. Прошло несколько секунд, и рядом со мной раздался негромкий глухой стук. Я повернула голову. Это Джеффри бросил на землю маленький мешочек, тот самый, в котором он хранил опал «Черное пламя».
— Видит Бог, я отдал бы все на свете за то, чтобы Беатриса хоть на минутку оказалась сейчас здесь, рядом со мной… за возможность хотя бы словечком с ней перекинуться. Я бы сказал ей, как жалею о том, что все так получилось.
Я закрыла глаза и продолжала молиться, прося Господа упокоить душу Беатрисы и хоть немного утешить Джеффри. Он больше не сказал ни слова. Я слышала его медленные удаляющиеся шаги. Потом стало совсем тихо, только ветер шумел в ветвях деревьев.
Вдруг я почувствовала, как что-то мягкое падает мне на руки, на голову. Я открыла глаза. Шел снег. Колени мои и пальцы совсем застыли от холода. Я с трудом поднялась на ноги.