Чаша и Крест

Семенова Вера Валерьевна

— Окончаниями таких историй набиты камеры Рудрайга, — сказал он хрипло. — Вы можете вытащить оттуда еще пару дюжин таких же интересных рассказчиков. Правда, черная язва положила конец многим из нас. И я не думаю, чтобы все они были достойны быть занесенными в орденские летописи.

— Все — нет, — сказал я твердо. — Но если они пересекаются с историей Ордена — то да. Бэрд, тебе не кажется, что твоя лошадь отвязалась?

Мой помощник молча поднялся и вышел, смерив меня по дороге самым презрительным из возможных взглядов, но я, по счастью,

сидел к нему спиной.

— Все-таки вы знаете орденский язык, — сказал я, наклоняясь ближе к его изголовью. — Пусть даже одну фразу, но это язык НЕ нашего Ордена. Откуда вы его узнали?

Человек без имени снова приподнял в оскале уголки губ.

— Пусть это вас не беспокоит. Я узнал эти слова… от одной женщины, и я надеюсь, что она уже мертва.

— Надеетесь?

— Я надеюсь, что судьба была благосклонна к ней и позволила умереть побыстрее.

Некоторое время я опять сидел молча, не спуская глаз с его лица. Он лежал, закрыв глаза, видимо, боролся с болью и лихорадкой, еще не вытесненной до конца нашими стараниями.

— Что бы вы хотели делать дальше? — спросил я неожиданно.

— А что бы вы захотели сделать со мной? Учитывая то, — и на его лицо вернулась прежняя светло-ироническая улыбка, — что я каким-то образом знаю язык чужого Ордена? Впрочем, никогда не поздно выдать меня обратно Моргану.

— Сожалею, — отчеканил я, находя своеобразное удовольствие в возможности подстроиться под его слегка издевательскую интонацию, — но вряд ли это возможно. Его светлость два года находится при смерти.

Вспоминая потом наш разговор, я который раз поражался тому, что веки его почти не дрогнули, а выражение лица стало только более отрешенным.

— В самом деле? — протянул он. — Что же с ним приключилось?

— Говорят разное, — внезапно я испытал пьянящую радость, наклоняясь к его изголовью и медленно выговаривая слова. — Ходят слухи, что он упал в карете с обрыва и с тех пор с ним что-то такое сделалось. Рассказывают, что он превращается… или превратился…

— В кого?

— Говорят, что в лошадь, — недоуменно произнес я, сам чувствуя неловкость от нелепости этих сплетен.

Незнакомец снова откинулся в подушки, и его губы медленно искривились.

— Жаль, — сказал он просто.

"Хорошо, что я не Морган", — подумал я.

— Сьер Адальстейн, — неожиданно произнес найденный нами. — Если мне будет позволено, и я не нарушу ваших планов… я хотел бы немного поспать.

— Я сейчас уйду, — сказал я, поднимаясь. И вдруг, словно какая-то сила толкнула меня вперед, я снова совсем близко наклонился к его изголовью. — И запомните, во имя всего святого, если хотите, чтобы мы все остались в живых, как произносить те единственные орденские слова, которые вы знаете.

И снова улыбка тронула эти губы.

— Я постараюсь запомнить.

— Лугн эдре.

— Лугн эдре, — согласился он, и уже соскальзывая в сон, прошептал: — но первый вариант был красивее…

Еще

неделя прошла почти без изменений. Бэрд по-прежнему ревностно ухаживал за найденным, позволяя мне сменить его только к утру. И снова я сидел над изголовьем спящего и бормотал орденские хроники, чтобы не заснуть. Нельзя сказать, что я очень расстраивался, поскольку совсем не тянулся к тесному общению. Более того, страх, тревога и абсолютное отсутствие понимания того, что делать дальше, до такой степени меня терзали, что я в любом случае был бы плохим собеседником.

Зато Бэрд подолгу разговаривал с незнакомцем — а я по-прежнему не знал его имени. Очень часто, входя в комнату, я заставал их беседующими, причем при моем появлении один сразу замолкал, а другой прикидывался спящим.

Однажды вечером, когда мы с Бэрдом коротали время на крыльце с трубками и кружкой подогретого вина, я не преминул сказать ему об этом.

— Похоже, вы с ним стали закадычными друзьями, — заметил я, кивнув головой в сторону комнаты.

Бэрд внимательно поглядел на меня поверх плавающих клубов дыма и вполне серьезно ответил:

— Не знаю, смог ли бы я держаться так, если бы оказался на его месте.

— Послушайте, Бэрд, — сказал я задумчиво, — вы ведь раньше были как минимум младшим магистром.

— Старшим, — невозмутимо сказал Бэрд, покусывая черенок трубки.

— Тогда почему вы… вас лишили ранга?

— Я от него отказался сам.

Я мог только покачать головой, потрясенно глядя на него. Я и раньше подозревал, что за невозмутимым лицом и вечно сощуренными глазами моего помощника скрывается гораздо больше, чем хорошее знание дорог и круаханских обычаев, но не мог предположить, до какой степени.

— Когда-то меня поставили перед выбором, — медленно сказал Бэрд, сделав большой глоток из своей кружки, — или вмешаться в то, что мне показалось большой несправедливостью, или не нарушать устав Ордена.

Я затаил дыхание.

— И что же вы сделали?

— Я сохранил верность уставу, — медленно сказал Бэрд. — И на следующий день добровольно отказался от своего ранга. Потому что простому воину никогда не надо делать выбор.

— Не знаю, — сказал я мрачно, — может быть, теперь я предпочел бы поступить, как вы.

Поставив кружку на ступеньки крыльца, Бэрд неотрывно смотрел на лежащий перед нами луг, с одной стороны ограниченный темной кромкой леса. Красное солнце касалось деревьев одним краем, заливая луг закатным золотым сиянием и непомерно удлиняя тени.

— Полагаю, — произнес он, — что скоро станет окончательно ясно, что для вас было лучше.

Я проследил за его взглядом и увидел, что на краю луга показались два всадника. Они ехали не торопясь, но неуклонно приближались к нашему домику. Линия завесы начиналась сразу за лугом, так что они ее уже преодолели. И это могло означать только одно — едут люди, рангом никак не ниже старшего магистра или скорее даже командора.