Чаша и Меч
Шрифт:
Рукава пришлось подвернуть, иначе они доходили ей до локтей. Подол майки почти прикрывал колени и по сравнению с теми платьями, в которых одноклассницы ходили танцевать в клуб, ее наряд выглядел почти пуританским. Хорошо, что в сумке нашлись шерстяные носки. Дома она в них спала, а здесь можно было использовать вместо домашней обуви.
Увидев ее снова на пороге кухни, теперь уже в майке и носочках, берсерк опять завис, и Фрейя готова была спорить на что угодно, что в глазах у него промелькнуло что-то вроде тоски. Жестокие убийцы тоже иногда чувствуют себя одинокими? Ой,
– Ну, и как прошел твой день?
Фенрир терпеливо ждал, пока девушка не поставит перед ним тарелку. Фрейя еще вчера заметила, как он задерживает дыхание, глядя на ее руки. Ну и пусть смотрит, решила она. Не в ее интересах злить его по мелочам. Она использует любое, даже самое малое преимущество в борьбе за свою свободу. Доверие врага тоже можно обратить против него.
– Съедобно?
– Вместо ответа спросила она.
– Вкусно и... странно. Я не привык к домашней еде.
Но она тебе нравится, заметила про себя Фрейя. Права была мама, когда говорила, что миром правит рука, качающая колыбель. В данной ситуации вполне подходила замена: "рука, держащая поварешку".
– Ты что, никогда не жил с нормальной женщиной?
Она знала, что иногда, не найдя пары среди своих мужчины эйги сходились с человеческими женщинами.
– Где бы я ее нашел, интересно?
– Ну...
– она лениво ковырялась вилкой в своей тарелке.
– В Розенгарде тоже есть жизнь.
Если уж говорить начистоту, то даже в заднем проходе крысы-пасюка есть жизнь, просто не надо обсуждать эту жизнеутверждающую теорию за столом.
– Главное - разработать правильную стратегию. Например...
– она посмотрела на потолок, затем опустила взгляд на стену... ниже... еще ниже...
– Вот Гарм, например. Берешь его на поводок...
– Пес всем своим существом выразил отвращение к поводку.
– ... и идешь на собачью площадку. Улыбаешься какой-нибудь симпатичной собачнице, заводишь разговор, а потом все само завертится. Обмен телефонами над резиновым мячиком... первый поцелуй над собачьей миской...
Пес громко, с прискуливанием, зевнул.
– Вот именно, - согласился с ним Фенрир.
И что им не так? Она ведь их не в театр отправила, и не в музей.
– Гарм, хочешь подружку? Симпатичную сучку с милыми карими глазами и шелковистой шерстью?
– Спросила Фрейя.
– Гав!
– То-то же.
Берсерк посмотрел на нее поверх тарелки:
– А ты забавная, оказывается.
– Его улыбка по-прежнему нагоняла жуть.
– Я, когда увидел тебя в первый раз, подумал, такая даже на гусей не шипит.
– А я сразу решила, что ты ешь младенцев на завтрак.
Ой, что-то она расслабилась. Орвар всегда говорил: "Фрейя, прежде чем шутить, сначала убедись, что здесь тебе не накостыляют по шее за твои шуточки". В результате об ее чувстве юмора были осведомлены лишь отец и брат.
– Эээ... ааа... когда ты меня в первый раз увидел?
– На благотворительном вечере в ратуше. Ты танцевала под смешную мелодию.
Это было четыре года назад. Тогда Фрейя была неловким угловатым подростком, и только на сцене забывала о своих непропорционально
– Это был Чайковский. Танец феи Драже из "Щелкунчика".
– Знаю. Я потом нашел эту мелодию.
Он что, положил глаз на нее еще тогда? И знал о планах Бьерна? А может быть, он сам попросил ярла отдать ее ему?
Девушка похолодела. Прошло всего несколько дней после смерти отца, и вот она уже как ни в чем не бывало болтает с его палачом. Когда с ней это произошло? Когда он на руках отнес ее в кухню и перевязал кровоточащую руку? Или когда купил для нее эти пузырьки, что стоят теперь в ванной?
Ведь это он, Фенрир, мучил ее отца. И убил бы его, если бы ярл не захотел сделать это собственноручно. Внезапная слабость заставила ее выронить вилку. Снова кипятком разливалась в груди знакомая боль, но теперь Фрейя знала, как с ней справиться. Она нащупала на столе нож с тонким от многочисленных заточек лезвием и, не колеблясь, ткнула острием под ноготь большого пальца.
– Ты что творишь, дура!
Фенрир в одно мгновение оказался рядом - кажется, просто отбросил в сторону тяжелый табурет и перемахнул через стол. Он отобрал нож, а ее руку с силой зажал в кулаке.
– Хочу знать, больно ли это?
– Что именно?
Ее кровь уже текла по его пальцам, и Фенрир просто слизнул ее. Как собака, невольно подумала Фрейя. А затем он наклонился к ее руке и зажал зубами кончик большого пальца. Отсасывал кровь.
– Когда срывают ногти.
Лицо Фенрира окаменело. Он оторвал кусок бумажного полотенца и соорудил из него колпачок для раненого пальца.
– Это больно. Обычно, когда я дохожу до мизинца, все начинают петь, как канарейки. Но твой отец даже не застонал. Поэтому я понял, что продолжать дальше не стоит.
– А если бы продолжал?
Он пожал плечами, словно говорил о жареных колбасках:
– Ворам обычно отрезают пальцы. Один за другим. Насильникам... сама знаешь что. С предателями обходятся хуже всего.
– Мой отец не был предателем.
Фрейе захотелось швырнуть этот колпачок Фенриру в лицо. Остановила только мысль, что поступок этот выглядел бы по-детски глупым и бессмысленным.
– Не знаю. Я просто делал свою работу.
– Твоя работа мучить и убивать людей?
– Да, - он смотрел ей прямо в глаза.
– Это единственное, что я умею. Но делаю это хорошо.
– Делаешь хорошо?
– Боль сменилась злостью, и Фрейя всей душой ее приветствовала.
– Ты, стало быть, профессионал? А какими инструментами ты пользуешься? Может быть, скальпель? Щипцы? Крючки всякие?
Она была полной идиоткой, если надеялась увидеть в его глазах хоть проблеск стыда или раскаяния. Фенрир вынул откуда-то из-за спины нож с широким лезвием и положил его девушке на колени:
– Нет. Только это. И это.
– Он поднес к ее лицу растопыренную пятерню.
Фрейя расширенными глазами смотрела на его ладонь. Три грубых рубца образовывали треугольник, острием спускавшийся к запястью. От него к локтю и выше полз длинный широкий, как лента, шрам. С него что, пытались содрать кожу живьем? Она вздрогнула и отвела глаза.