Чаша любви

Ковалева Татьяна

Вдруг снизу из долины потянуло жарким влажным воздухом. Я от этого как бы пробуждаюсь. И тут до меня доходит, что я давно уже неотрывно, не мигая, смотрю на черно-свинцовую тучу, наплывающую с востока. При виде этой грозной тучи, появившейся так неожиданно, у меня тревожно сжимается сердце.

— Саша!..

Он оглядывается.

Я вижу, как туча отражается у него в глазах. Глаза Саши быстро темнеют. Резким порывом ударяет нам в лицо ветер. Инстинктивно мы хватаемся друг за друга, так как боимся быть скинутыми со скалы.

Вдруг гаснет солнце. А ветер начинает метаться:

то спереди, то сзади ударяет он.

— Как прекрасно! — восклицает Саша.

Есть в этом, конечно, какое-то безумие, какая-то неправильность, но картина, представшая нашим взорам, — мрачная, пугающая, — действительно прекрасна! Так, наверное, и кролик, завороженный взглядом удава, думает, что этот ужасный удав все-таки по-своему прекрасен.

Под первые раскаты грома мы начинаем спуск.

Индия — великая страна. В ней все — великое. И горы, и реки, и джунгли. И грозы! Теперь я это знаю.

Несколько молний — с интервалом в доли секунды — вдруг раскалывают небо вокруг нас. Я вижу Сашино лицо, вспыхнувшее, как солнце. Это молния ударила позади меня. Другая молния прорезает небо впереди меня, и тогда я, еще не ослепленная, вижу Сашино лицо черное, как ночь.

Фантастическая, циклопическая иллюминация! Молнии высвечивают долину с разных позиций. Свет и тени устраивают скачку, чехарду. Такое впечатление, что горы пришли в движение — заходили ходуном. Мне хочется броситься на землю, забиться в какую-нибудь щель, спрятаться, как прячется солдат при вражеском артобстреле. Ветер сходит с ума. Он вот-вот подхватит меня, бесплотную, и унесет в небеса, как уносит маленький листик, сорвав его с древа, как уносит травинку, подхваченную с земли.

И вот небо обрушивается на нас тяжелыми упругими потоками ливня. Через несколько секунд мы — мокрые насквозь. А ливень все усиливается. Это уже вовсе не дождь. Это настоящий водопад. Потоки воды не только падают на нас сверху, но уже и ручьями бегут под нашими ногами, устремляясь в долину. Они вымывают землю у нас из-под ног. Боясь поскользнуться, мы в замешательстве останавливаемся.

Молнии, — длиннющие, в полнеба, с бесчисленными ответвлениями, похожие на обнаженные корни деревьев, — освещают горы. Я вскрикиваю, я прижимаюсь к Саше и тихо плачу. Вскрикиваю я, разумеется, от страха. Но плачу — от восторга. Вот такое у меня раздвоенное состояние. И в этот момент я не знаю, отчего вот-вот сойду с ума, — от страха перед разбушевавшейся стихией пли от красоты, от божественного величия этой стихии, не умещающихся в моем сознании?

Саша приходит в себя первый:

— Нельзя стоять! Надо где-то спрятаться!

И он тянет меня за руку. Мы продолжаем спуск.

Струи ливня холодны. Время от времени налетает порывами ветер и едва не сбивает нас с ног. Деревья качаются, скрипят и стонут. Хлопают, как паруса, широкие листья. Лианы оживают. Они сейчас очень похожи на змей.

Мы бежим, падаем, вскакиваем, кричим что-то, опять бежим, порой съезжаем вниз на «пятой точке». Я не чувствую боли от ушибов; я думаю только об одном — как бы нам не сорваться где-нибудь в пропасть.

Вокруг нас темно — почти как ночью, несмотря на то, что по времени еще день. Если я останусь жива, то надолго запомню эту грозу!

После очередной вспышки молнии Саша внезапно останавливается. Ему показалось, он заметил подходящее укрытие — расщелину в скале. Бежим туда, раздвигаем ветви кустарника. Ныряем в расщелину...

«Слава Богу! Мы спасены! Здесь сухо».

И

довольно просторно. Озираемся в полумраке. В глубине расщелины видим большое черное пятно. От мысли, что это медведь или тигр, сердце мое останавливается. Но молния опять освещает округу, и мы видим, что пятно это не что иное как вход в пещеру. Отваживаемся пробраться туда. Саша идет впереди, зажав на всякий случай в руке острый обломок камня. Я следую вплотную за ним. И хотя ужасно боюсь, думаю о том, что все складывается весьма романтично.

Шум ливня и грохот грома становятся глуше.

Мы продвигаемся медленно. Боясь провалиться в какую-нибудь яму, тщательно ощупываем землю перед собой. Свет молний снаружи едва проникает в пещеру, но этого оказывается достаточно, чтобы нам осмотреться. Пещера большая, с разветвлениями. Насколько высоки своды, мы не можем увидеть. Над нами просто черно.

Мы садимся на каменный выступ и некоторое время сидим, приходим в себя после этого сумасшедшего бегства. Дыхание мое выравнивается, зато усиливается дрожь. Я уже понимаю, что дрожу не от страха, а от холода. Саша обнимает меня, крепко прижимает к себе — так пытается согреть. Но согреваюсь я всего на минуту. Потом дрожь начинается сильнее. Меня прямо-таки колотит. Саша снимает с себя рубашку, выжимает ее и набрасывает мне на плечи.

Но меня не согревает это.

Слышу в темноте голос Саши:

— Посиди здесь минутку. Я сейчас...

У меня нет сил ответить. Да и если бы были силы, получился бы не ответ, а сплошной стук зубов.

Саша уходит куда-то. Я остаюсь одна в кромешной тьме.

Мне скоро начинают мерещиться всякие страхи. Мне чудится, что вот-вот какой-нибудь медведь-гризли обхватит меня и переломает все кости... или летучие мыши налетят, свирепые вампиры, и высосут из меня всю кровь... Но меня так трясет, что я не могу даже крикнуть. Кажется, я могла бы завывать, но завывать не буду. Не унижусь до этого даже перед лицом смерти, ибо я человек, над совершенством которого, как говорил тот старик, трудилось бесчисленное количество предков.

Я слышу какой-то звук. Он пугает меня. Это тяжкое дыхание, сопение крупного зверя.

Я смотрю в ту сторону и от дикого ужаса перестаю даже дрожать. Оранжево-черная тигрица с лютыми желтыми глазами медленно с достоинством царицы выплывает из темноты. Она не смотрит на меня прямо. Но я знаю: она видит меня. Она видит сейчас только меня...

— Вот, принес сухих листьев, — говорит Саша.

Ворох листьев с шумом падает рядом. Я вздрагиваю и опять начинаю дрожать. Саша — это сон, прекрасный сон. Его нет уже. Он развеялся во мраке. Тигрица, мягко, неслышно ступая по земле, подходит ко мне. У нее такая огромная голова! И желтые клыки. Пасть раскрыта. Жаркое дыхание обдает меня. И я уже прощаюсь с жизнью. Но тигрица и не думает съедать меня. Она облизывает мне лицо. Язык у нее шершавый, почему-то прохладный и пахнет листвой.

— Э-э, милая! Да ты вся горишь... — говорит тигрица. — Будь я проклят, что согласился на эту авантюру!

Кто-то поднимает меня и кладет на листья. Потом наваливает листья сверху.

Теперь это голос Саши:

— Полежи немного. Постарайся заснуть. Сон лечит. А ты простыла, наверное.

— Я посплю, — голос у меня совсем тихий. — Я поправлюсь быстро. Только ты не уходи.

— Я не уйду, — отвечает Саша, но сам куда-то уходит.