Чаша смерти
Шрифт:
Она махнула рукой и отвернулась к окну. Захаров постоял на пороге, как дурак. Хотел сказать Лизочке что-нибудь убийственное, но не нашел литературных слов и вышел, изо всех сил хлопнув дверью. Совсем Савина трехнулась. На почве семейных неурядиц, видать. Говорила, что дела наладились, но, видать, наврала. Трудно ей, что ли, по дружбе посмотреть? И среди экспертов у нее знакомые есть, могла бы порекомендовать кого… А за Захарова она чего боится? Что Бобарь его выгонит? Так не выгонит же. Ну, выговор влепит, еще там чего. Беспокоится, что с ним, Захаровым, как с очередным
Но, вопреки бодрым мыслям, по спине Захарова заскользил холодный ветерок.
А что, если все-таки возьмет? Зараза?! Вечером надо обязательно позвонить милейшей Зое Константиновне, новоприобретенной соратнице по духовному развитию. Как она там? Не захворала ли? И Успенскому тоже позвонить. Очень уж он плохо на лекции выглядел. Вот позвонит, и узнает, что там за закономерности с владельцами бокала.
Проходя по коридорам отделения, Захаров не встретил ни души. Поздно уже, что ли. В начале лета солнце садится чуть не в полночь, ни фига не поймешь, сколько времени. Юра взглянул на часы. Они показывали десять, но секундная стрелка замерла возле цифры шесть. Черт, опять завести забыл. И будильник дома сломанный! Китайские будильники на батарейках продаются на каждом шагу, и стоят копейки. Ну что стоило прикупить? Ну и что, что одноразовые?! Этой одноразовости на целый год хватает! Черт, черт, черт!
Юра подергал дверь своего кабинета: заперто. Наверное, Женька уже домой смотался. Надо полагать, действительно очень поздно. Захаров постоял, позвенел в кармане своими ключами от кабинета. Решил не заходить: чего там делать, домой пора. Прошел к выходу, потрепался с дежурным Русланом Епифановым о погоде и видах на премию. Постановили с помощью мозгового штурма, что жара до конца недели вряд ли спадет и премий в этом квартале ожидать не приходится. Всяких гадостей ожидать можно, а уж чего хорошего, так это вряд ли. Вдохновленные таким единодушием, коллеги дружески распрощались до завтра.
Уже дома Захаров вспомнил, что так и забыл завести часы и узнать точное время. Набрал номер телефона Зои Константиновны, послушал долгие гудки и повесил трубку. Может, в гости к кому поехала. Поискал в телефонной книге номер целителя и не нашел.
Спать-то как хочется, прям сил нет. Захаров как был, одетый, повалился на не застеленную с утра кровать, уткнулся носом в подушку, еще слабо пахнущую Светкиными духами и натянул на голову простыню. Завтра. Все дела — завтра.
Стоило закрыть глаза, как Юрий оказался на незабвенном ночном кладбище.
Так же горела синим пламенем пятиконечная звезда. Блин, сколько же у них этой водки?! Тот же алтарь в центре и тип в козлиной маске рядом с ним. Так же толпились, тихонько разговаривая, зрители в балахонах и черных масках. В этот раз Захаров отметил, что безликая черная толпа теснится чуть поодаль, а непосредственно рядом с пентаграммой, образуя окружность, стоят типы в черных же балахонах, опять в масках различных зверей. Захаров
В этот раз Захарова не привязали к дереву, а поставили внутри пентаграммы, на конце луча, и кто-то крепко держал его сзади за руки. На концах трех других лучей Юрий увидел Зою Константиновну, Успенского и еще одного мужика. Вроде, этого мужика Захаров видел, но где, вот так, сразу, вспомнить не смог. Старушка стояла спокойно, глаза ее мечтательно устремлялись куда-то ввысь, а по губам блуждала блаженная улыбка. Успенский трепыхался, и его держали сзади двое. Слабознакомый мужик казался в сосиску пьяным: глаза его блуждали, губы кривились, из угла рта тянулась ниточка слюны. Если бы его, как и Успенского, не держали двое, он бы на ногах не устоял.
Юрий расслабился и, дождавшись, когда хватка ослабела, не оглядываясь, ударил назад ногой и локтем. Сзади коротко вякнули, но вырваться не удалось. Сразу еще несколько рук сдавили ему нерв на бицепсе, шею, больно вцепились в волосы. Злобный голос прошипел:
— Вот подергайся мне, подергайся, живо огребешь по полной!..
Тип, стоящий возле алтаря, прикрикнул:
— Эй, не нарушать торжественность ритуала! Что там у вас?
— Да вот, лейтенант беспокоится, недоволен, значит!
— Крепче держите! Вколите ему коктейль, что ли! И лейтенанту, и знахарю нашему! Ученица Ламия! Организуй-ка по быстрому.
Успенский отчаянно забился и закричал. Тип в козлиной маске подошел к нему вплотную и с ласковой улыбкой негромко, но так, что услышали все, сказал:
— А не надо было наезжать! Тебя ведь никто не трогал? Вот и сидел бы тихо. И заметь, мы тебе ничего не подбрасывали. Судьба все решила за нас. Справедливо Колесо Сансары и не отклоняется и на рисовое зернышко. Так, что ли, у Киплинга? Знаю, знаю, что цитата не точна, но суть от этого не меняется.
Целитель рванулся вперед и плюнул в типа с криком:
— Сдохни, проклятый сатанист!
Плевок до Козломордого не долетел и бессильно стек по подбородку Успенского. Козломордый противно захохотал.
Из толпы выскользнула невысокая фигура, как все, в черном балахоне и в черной маске, со шприцем в руке. Захарову показалось, что это женщина. Впрочем, какая разница: мужчина, женщина, ребенок? Нет, для буквы закона конечно, не все равно. Но для него, Захарова… Нужно скоренько просыпаться, а то будет, как в песне Высоцкого про упырей.
Она воткнула иглу в шею Успенского. Целитель обмяк. Козломордый еще раз зло засмеялся и вернулся к алтарю.
Женщина подошла к Захарову, и тут капюшон с ее головы соскользнул, открыв знакомое облачко разноцветных прядок. Захаров потрясенно вытаращился.
— Савина?! Ты что здесь, блин, делаешь?! Совсем рехнулась? Это же маньяки! Быстро беги, вызывай наряд! Только незаметно! А я тут как-нибудь протяну время.
Лизочка почему-то никуда не побежала. Захаров видел, как дрожали ее руки со шприцем, но она осталась на месте.