Чаша смерти
Шрифт:
— Сегодня же уходи из милиции!
Савина вымученно засмеялась.
— Это с какой радости?
— Ты преступница! Работаешь на банду!
— А ты докажи! Вот прямо сейчас вставай, иди к Митрофанычу и все ему расскажи, про колдунов и заклятые бокалы, потребуй моего увольнения и служебного расследования. Только можно, я в щелку подсматривать буду? Давно в цирке не была!
Захаров вскочил.
— Ты, ты!..
Савина ласково усадила его на место, погладила по руке.
— Хороший ты парень, Юрка! Не переживай так! Мы ведь никаких законов не нарушаем и не нарушим. В этот раз все сложилось неудачно. Понимаешь, в этом мире многое предопределено. Если человек должен умереть,
Захаров вырвал руку и встал.
— А вы все праведники! И колдовство вас не берет!
— Стараемся, — улыбнулась Савина.
— Я все понимаю про грешников, — сказал Захаров. — Но как же тогда дети?! Девчонка рыженькая, дочка Ержиных? Она-то в чем виновата?
Лизочка отвела глаза.
— Это сложно, Юра. Дети и за грехи родителей отвечают, и за свои грехи в прошлых жизнях…
Юрий затосковал. Складно у Лизочки получается: люди кругом мрут, потому что сами виноваты, а колдуны эти проклятущие такие хорошие. И сделать ничего нельзя, а надо расслабиться и получать удовольствие от раскрытой ему высшей мудрости. Непонятно правда, почему грешат почти что все, а помирают лишь некоторые. Он встал.
— Ладно, пойду я, Лиз. Не понял я ни фига, но пойду. И заявлять ни о чем не буду. Но пусть твое волшебное руководство мне не попадается. Так и передай!
Он изо всех сил хлопнул дверью, но хлопок прозвучал глупо и жалко. Лиза крикнула ему вслед:
— Отпуск возьми!
Вот и поговорили! Вот и постоял за правду и справедливость! Захаров прошел к бывшему кабинету Носорога, и спросил у секретарши Ирочки, у себя ли Митрофаныч.
Мог бы и не спрашивать: сквозь обитую стареньким дерматином дверь слышались возмущенные вопли нового начальства. Захаров, кивнув на двери, осведомился у Ирочки:
— С кем он там?
— Один. По телефону с кем-то с утра лается, — ответила Ирочка и, нажав кнопку селектора, быстро проговорила в микрофон. — Андрей Митрофанович, тут к вам Захаров пришел. Впустить?
Митрофаныч рявкнул:
— Никаких больше отговорок! Завтра проверю!
С грохотом швырнул трубку на рычаг и крикнул:
— Захаров?! Заходи давай!
Юрий осторожно потянул на себя дерматиновую дверь. Чего его принесло?! Ясно же, Митрофаныч не в духе. И долго еще таким будет. Пока за Носорогом все дерьмо не подчистит, лучше к нему без крайней нужды не соваться.
Митрофаныч одной рукой дергал веревку, пытаясь открыть фрамугу, а другой вытирал багровое лицо огромным носовым платком. Фрамуга не поддавалась. Захаров сказал:
— Она все время сама распахивалась, и ее еще в том году гвоздями забили. Окно откройте. Давайте помогу.
Митрофаныч обрадовался. Окно было надежно закрыто на два шпингалета с помощью молотка после несчастного случая с Носорогом и усилиям начальства не уступало. Попыхтев и помянув матерей окна и того, кто его закрывал, вдвоем с работой справились. Митрофаныч отдуваясь, плюхнулся в Носорогово знаменитое кресло. Захаров откашлялся и начал:
— Андрей Митрофанович, тут такое дело…
Митрофаныч доброжелательно поглядел на Захарова и пробасил:
— Знаю, знаю. Где заявление? Давай, подпишу по-быстрому.
— Какое заявление?!
— Как, какое? Об отпуске! Не написал?! Давай — давай, быстро, иди к Ирочке, она
Удивленный Захаров проследовал из начальнического кабинета в отдел кадров с подписанным заявлением, так и не поговорив с Митрофанычем о наболевшем. Да и как поговоришь? Только заикнись о колдунах, сразу загремишь на медицинское освидетельствование. А вот так, по первой просьбе предоставленный отпуск?! Да и не по просьбе! Митрофаныч сам предложил! Вот где волшебство! Обычно-то начальство сразу начинает нудеть о незавершенных делах, да кто будет замещать отпускника долгие две недели. А тут — пожалте! Отпуск за три года! Да добрые напутствия! Чудеса!
Встретившийся в коридоре Рогов недоумение слегка развеял. Он хлопнул Юрия по плечу и завопил:
— Ну, ты и хитрец-молодец! Я тоже так попробую отпуск выбить!
Юрий поднял брови.
— Ты о чем?
Женька хохотнул.
— Я-то, дурак, все понять никак не мог, с чего это ты всех достаешь заколдованным вещдоком. А ты вон оно что, под переутомление косил, отпуск зарабатывал! Здорово, отличная идея! Небось, и за прошлый год учли?
— И за позапрошлый.
Рогов еще раз хлопнул Захарова по плечу.
— Завидую! Нет, второй раз не прокатит, нечего и надеяться! Ничего, что-нибудь в другом роде придумаю. Но ты гляди, осторожнее, а то как бы тебя Митрофаныч к психиатрам на освидетельствование не отправил.
— Да уж, — неопределенно ответил Юрий и распрощался. Он не стал переубеждать приятеля. Пусть думает так. И всех просветит. Дойдет до Митрофаныча? Плевать. Приказ подписан. Переутомление в наличии. У кого из ментов из серьезных отделов нет этого самого переутомления?! Да прямой, как автомат Калашникова Митрофаныч ни за что не поверит в такое изуверское коварство подчиненного. И в психиатрию он тоже не верит. Во времена его юности психиатрия, кажется, считалась буржуазной лженаукой. По нему, есть начальство, подчиненные и устав. А психиатрия, психология всякая — просто лень и дурь, а лень и дурь следует выколачивать. Но про переутомление Митрофаныч понимает. Переутомление — это святое, это надо в отпуск, тем более если сотрудник три года в отпуске не был. Тут прямое нарушение трудового законодательства. А нарушения закона допускать нельзя!
Олечка, секретарша отдела кадров, живо отстучала все нужные документы, копии в бухгалтерию, с улыбочкой стрельнула глазками в Захарова и спрятала тоненькую пачку листочков за спину. Юрий, кряхтя и смущаясь, выудил из кармана припасенную шоколадку «Вдохновение» и завладел ценными бумагами. Лучше самому отнести копию приказа в бухгалтерию, а то еще потеряют, а отпускные нужны ну просто позарез.
Все прошло удачно, деньги за отпуск обещали выдать через два дня вместе с зарплатой. Захаров почувствовал себя непривычно свободным, не зная, куда бы эту свободу применить. Совсем как в школе, когда наступали долгожданные каникулы. Как долго тянулась учебная четверть, какие сверхважные дела откладывались на каникулы! И вот наступала свобода, и заняться становилось абсолютно нечем.
Захаров вздохнул. Заняться есть чем. К Свете, к Ваньке, на фазенду. Мириться и трудиться. Вот только мысли о Козломордом покоя не давали. Это просто какая-то навязчивая мания. Ну что ему до Козломордого?! Действительно, УК он пока не нарушал. А как только зарвется и нарушит закон, так и… А пока надо выбросить мерзкую маску из головы. Но почему-то не получается.
Вспоминались воющие без слез в обнимку седая женщина и тощая девчонка с намечающимся животом — мать и невеста приблатненного Силина, обе невзрачные, плохо одетые.