Чаша страдания
Шрифт:
— А где сын ваш, мой дружок Алешка?
— Алешка? Он и слышать не хочет о еврейской Пасхе. Ему новая свобода ударила в голову, все пишет стихи о новой свободе.
— Так он все-таки стал поэтом? Авочка, это ты его направила?
— Я рада, что так произошло, но не уверена, что это исходило от меня. Ведь это ты повел его на встречу с детским поэтом Квитко, помнишь? С этого все и началось.
— Да, да, я вспоминаю — Лев Квитко. Как он теперь?
Августа и Мария опустили головы:
— Квитко
— Расстреляли такого замечательного детского поэта? За что?
— Павлик, мы тебе потом все расскажем. Он был членом Еврейского антифашистского комитета…
— Ну и что, что он был членом комитета? — Павел стоял растерянный. — А Соломон Михоэлс придет?
— Ох, Павлик, не придет он, не придет. Его убили.
— Убили Соломона Михоэлса, великого еврейского артиста? За что?
— Это была политическая казнь, он был председателем того комитета. Мы тебе потом расскажем…
Они не хотели омрачать праздник грустными подробностями. Семен кинулся целовать Марию:
— Вот она, моя спасительница!
— Какая же я тебе спасительница?
— А кто мне давление измерял? Вот именно.
— Так это был твой очередной фокус, чтобы незаметно класть мне в карман деньги. Сема, а это наша дочка Лиля, — она подвела к нему дочь.
Министр нерешительно обнял племянницу:
— Так вот вы какая, Лиля!
— Сема, говори ей «ты», — улыбнулась Мария.
— Только если и она станет называть меня на «ты». Будешь называть меня «дядя Сема» и на «ты»?
— Мне как-то неудобно… я постараюсь.
— Чего же тут неудобного? Мы все здесь родственники, — он обвел вокруг руками. — Вот именно, мы все одна мешпуха. Знаешь это слово?
— Нет, никогда не слышала.
— Ну, это такое жаргонное еврейское словечко, значит — «свои люди, родственники». Вот именно.
А Павел с живостью расспрашивал Августу:
— Какие стихи пишет Алеша — лирические, патриотические?
— У него есть лирические, но они далеко не патриотические. В основном — политические, и все с сатирическим уклоном.
— Вот как? Интересно будет почитать.
Августа подозвала к себе Лилю:
— Поди сюда, я тоже хочу поцеловать тебя. Я ведь не видела тебя с тех пор, как ты была маленькой девочкой. Ты красивая девушка.
Она обняла ее и тихо спросила:
— Ты в кого-нибудь влюблена? Или, может быть, кто-то влюблен в тебя?
Лиля, тоже тихо:
— Пока ни в кого и пока никто.
— Ну, это скоро случится. У тебя есть сумочка? Положи в нее деньги — это только для тебя, купи себе что хочешь.
— Спасибо, что вы…
— Не «вы», а «ты». Просто — Авочка. А деньги пригодятся.
Мария смотрела на них и все заметила, она сказала Августе:
— Спасибо тебе, конечно, но ты ее балуешь.
— Ничего не балую. Знаешь, чем старше я становлюсь,
Семен отвел Лилю в сторону и тихо спросил:
— Скажи, ты хорошо отдохнула в «Красной Пахре»?
— Изумительно! А откуда вы… ты… знаете… знаешь, что я там была?
— Откуда? — он звонко рассмеялся. — Твоя мама упомянула, когда я был у нее в поликлинике, что ты едешь туда с подругой. Тогда я попросил директора Алмазова создать вам наилучшие условия, но только чтобы он не проговорился, что это я просил. Вот именно!
Лиля залилась краской, вспомнив дом отдыха, и подумала: «А вдруг он знает от директора и многое другое?» Но — надо было поблагодарить:
— Тогда спасибо вам. Мы с подругой никогда не жили в таких шикарных условиях…
— Не «вам», а «тебе». Ты забыла?
— Спасибо… тебе, дядя Сема.
— Ну, вот это другое дело, — и министр тут же поменял тему: — Мы, конечно, мешпуха, но фамилии у нас у всех разные. Ты думаешь, откуда у тебя фамилия Берг?
— От папы.
— А откуда у папы эта фамилия?
— Наверное, от его папы.
— А вот и нет, его отец был Борух Гинзбург, а мой отец — Зохар Гинзбург, по-еврейски. Вот именно. Они были родные братья, и мы с Павликом росли вместе и ходили в один класс еврейской школы хедер — два Гинзбурга. После революции, чтобы нас не путали, твой отец решил поменять свою фамилию. Мы с ним ломали голову — как? Хотелось хоть что-то оставить от настоящей фамилии. Сначала мы решили отбросить «гинз». Но получалось «Бург», и звучало нехорошо, тогда он переделал «Бург» в «Берг». И мы оба решили, что это отличный вариант. Вот именно!
Павел тихо спросил брата:
— Сеня, что делается с еврейским вопросом? Почему люди стали бояться называть себя евреями? За что убили Соломона Михоэлса и Льва Квитко? Я помню, как много лет назад, за этим вот столом у Бондаревских, ты говорил мне, что все советские евреи — искатели счастья, что Соломон Михоэлс нашел свое счастье.
— Павлик, мне хотелось верить, но я ошибался. Вот именно.
В это время в дверь робко постучали. Семен открыл: на пороге стоял незнакомый смущенный молодой человек, робко улыбался:
— Извините за беспокойство, Бондаревские здесь живут? Я их дальний родственник Саша.
Мария схватила его за рукав и втащила в комнату:
— Дело в том, что это я сказала Саше, чтобы он пришел сюда. Все познакомьтесь — ваш родственник, Герой Советского Союза.
Саша, стесняясь, запротестовал:
— Тетя Мария, тетя Мария, ну зачем вы так?
— Саша, снимай пальто, — она сама стянула с него пальто, и тогда все увидели на его груди советские и иностранные ордена.
Все онемели от удивления, а пораженный Семен воскликнул: