Чаша Ваала
Шрифт:
Мгновение спустя О’Брайен услышал далекий гул. Он посмотрел на северо-восток и увидел гигантскую массу пыльных коричневых облаков, которые быстро катились на него с горизонта. Одного взгляда было достаточно. Он повернулся и побежал за угол так быстро, как мог по наклонному песку. Ему необходима была максимальная скорость. Прежде чем он добежал до угла, гул перешел в далекий рев, и беглый взгляд назад показал ему яростную тучу, страшной угрозой накрывшую и землю, и небо за ним.
О’Брайен миновал южную стену дворца; он бежал, как никогда раньше. Страх укрепил его мышцы, и даже вязкий песок его не задерживал. Он добежал до самолета и забрался в кабину,
Если бы самолет находился в открытой пустыне, его тут же швырнуло бы в небо, разбило бы на куски и снова бросило вниз, в пене и брызгах движущегося песка. Даже под прикрытием высокой дворцовой стены порывы ветра, несущиеся над развалинами и вокруг них, раскачивали и наклоняли машину.
Но гораздо хуже были страшная жара и пыль. Уже и так страдающему от жажды О’Брайену стало еще хуже от ужасающего сухого жара и почти неощутимой пыли, которая пробивалась сквозь толстую ткань из верблюжьей шерсти. Казалось, удары воющего демона самума не могут разрушить самолет, но могут задушить человека яростно горячим, полным пыли дыханием.
Ноздри, рот и горло пересохли и покрылись коркой. Язык начал разбухать. Пыль забивалась в легкие. Он задыхался. И как ни старался, казалось, но может набрать воздух в легкие. Он опустился еще ниже и прижался к фюзеляжу. Потом все потемнело.
2. В неизвестное
Погруженный в полную темноту, О’Брайен вначале почувствовал постукивание по голове. Он смутно услышал приглушенный крик. Постукивание повторилось. Затем бедуинский плащ над головой начали дергать. О’Брайен понял, что кто-то пытается привести его в чувство. Воющий рев самума прекратился. Ураган из песка и пыли прошел.
Нащупав пальцами край плаща, он стащил его с головы. И услышал резкий крик и хлопанье крыльями. Все еще ошеломленный, он осмотрелся. Большая часть пыли из воздуха уже осела. О’Брайен набрал полную грудь оживляющего воздуха, и его зрение начало проясняться. У левого крыла самолета сидел большой сокол. Его кривой клюв был раскрыт, птица словно угрожала ему.
Американец осторожно извлек пистолет и направил его на необычного гостя. Птица не пыталась ни улететь, ни напасть. О’Брайен опустил пистолет. Неужели сокола застал самум, и, как и пилот, он укрылся под защитой дворца, а потом своими криками и дерганьем привел в себя и спас его от удушья? Несомненно, это ученый сокол, с котором охотились арабские принцы.
Неожиданно пришло осознание, что он умирает от жажды. О’Брайен положил пистолет, рывком распахнул шкафчик и достал фляжку. Хоть и теплая, вода чудесным образом оживила его. Он промыл пыльный рот и горло и напился.
Когда фляжка наполовину опустела, он остановился и налил немного воды в крышку. Сокол тут же прыгнул ему на левую руку. Он вытянул пыльную, с взъерошенными перьями шею и погрузил кривой клюв в воду.
Первым побуждением О’Брайена, когда птица прыгнула ему на руку, было отбросить ее, но тут он увидел у нее на ноге металлическое кольцо. Присмотревшись внимательней, он понял, что кольцо из тонкого медного листа и покрыто вырезанными по металлу знаками. Он очень осторожно достал свой носовой платок. И когда сокол перестал пить и распрямил шею, О’Брайен накинул платок ему на голову. Птица не делала попыток вырваться или сбросить покров. О’Брайен
Очень просто оказалось снять кольцо с лапки. О’Брайен распрямил металлический лист и наклонился, разглядывая надпись. Он ожидал увидеть современное арабское письмо. К его изумлению, первый же взгляд показал, что эти знаки очень похожи на древние надписи в разрушенном дворце. Ошибки быть не могло. Хоть надпись сделана полукурсивом, она не только напоминает письменность во дворце – это та же самая письменность!
Еще поразительней оказались слова, которые О’Брайен разобрал на недавно написанных строчках на меди. Вскоре он расшифровал каждое слово, потому что большинство знаков было ему понятно, а контекст позволял понять смысл остальных. Это было послание – послание, которое могло быть написано три тысячи лет назад.
Ваал, бог дня, брат Иштар, приди в Чашу! Спаси Истару, твою богиню-жрицу, от темной Тигры, жрицы твоего врага, злого Обитателя Ирема!
О’Брайен дважды перевел послание, чтобы быть уверенным, что не ошибся. И чем больше о нем думал, тем непонятней оно становилось. Надпись была такой недавней, что даже легкие царапины, нанесенные острым пером на мягкой меди, оставались четкими и хорошо видными. Но со времен Мохаммеда во всей Аравии нет ни одного араба, который осмелился бы молиться Ваалу, проклятому языческому богу предков.
О’Брайен в замешательстве подумал, что какой-нибудь исследователь нашел древнюю молитву и позабавился, копируя ее на медном листке. Возможно ли это? Но подражатель скопировал бы древние прямоугольные формы раннего арабского письма. Эта надпись сделана полукурсивом.
Еще один вопрос – сокол, несомненно, прилетел из самого сердца великой пустыни. Даже стервятники не могут пролететь над Обителью Пустоты, где нет никакой жизни. Еще менее вероятно, что сокол прилетел издалека и пересек всю пустыню. Самум захватил сокола где-то далеко от развалин, в середине обширного, не нанесенного на карты океана песка.
Другой вопрос – в послании-мольбе говорится об Иреме и о Чаше Ваала, но что еще значительней, автор надписи Истара называет себя «богиней-жрицей». Такое сходство с надписями в разрушенном дворце не может быть простым совпадением. К тому же еще эта арабская легенда о Саде Ирема…
Неожиданно О’Брайен понял. Далеко в пустыне, веками отрезанный от всего мира, по-прежнему существует оазис, ставший основой легенды о рае Шеддада.
Название «Чаша Ваала» позволяет предположить, что такой оазис может существовать посредине страшного опустошения. Во все стороны – на север, юг, запад, восток – в кольце прибрежных гор и ниже их уровня лежит «дехан», или пустыня. Во время сезона дождей большие прибрежные долины несут воды паводка в сухую центральную пустыню. И если в сердце этой сухой пустыни есть низкий бассейн или чаша, здесь могут подниматься воды из-под песка, возникнет плодородный оазис.
Воображение О’Брайена разыгралось. Он представил себе заросшее пальмами углубление в сердце песчаного океана – остров в Море Истории, с языческих времен отрезанный от остального мира. И его покрытое пылью лицо загорелось восторгом прирожденного искателя приключений. С ним самолет, способный на долгий перелет, и еще сокол. Он сможет использовать обоих.
Было просто связать крылья и ноги покорной птицы. Если сокол прилетел из Ирема, он приведет его прямо домой. Убедившись в том, что его гид надежно привязан, О’Брайен принялся тщательно проверять самолет и особенно двигатель.