Чаша Ваала
Шрифт:
Через час самолет был свободен от песка и пыли, и мотор работал размеренно. Работая, О’Брайен сытно поел, и теперь ничего не задерживало его старт в неизвестное. Он посадил сокола в сидение перед собой и надел шлем с большими темными очками, чтобы защитить глаза в пыльном воздухе. Мгновение – и пропеллер завертелся.
Еще несколько ярдов колеса шасси тяжело вязли в песке, но наконец крылья подняли самолет в воздух. Он быстро поднимался и скоро был уже над облаком пыли и песка, все еще висевшем над пустыней как следствие самума.
Сокол, испуганный ревом мотора, дрожал и вел себя тревожно.
Но как ни быстро летел самолет, О’Брайен вскоре обнаружил, что отстает. Однако гид летел по прямой линии, и этого было достаточно, чтобы проложить курс. Летчик по компасу проверял и перепроверял направление, пока черная точка, в которую превратился сокол, не исчезла в пурпурной дымке пыли.
С высоты почти ровная поверхность пустыни казалась огромным мелким бассейном. Изредка из песка выступали окаймленные черным вулканические кратеры, полные беловатого порошка, или одинокие хребты, поднимающиеся над обширными песчаными волнами. Однажды О’Брайену показалось, что он видит древние руины, почти погруженные в песок, но они были далеко слева, и он не был уверен.
К концу третьего часа полета солнце начало клониться к западному горизонту. О’Брайен решил садиться на ночь. Если он продолжит полет в темноте, может пролететь на несколько миль мимо или вообще не заметить большой зеленый оазис и затеряться в пустыне. Когда садящееся солнце через туманную дымку стало казаться ярко-красным, летчик неохотно начал пологий спуск.
Закат был невероятно ярким. Лучи красного света прорывались сквозь пыльную дымку, как потоки расплавленной лавы. И далеко впереди какой-то предмет сверкнул необычным светом гораздо ярче окружающего песка. О’Брайен снова поднял нос самолета и увеличил скорость. Между закатом и ночной темнотой есть еще короткий период тропических сумерек.
Да, верно! Блеск превратился в отражение красных солнечных лучей от хребта белых гор. О’Брайен, охваченный возбуждением, смотрел вперед. Перед ним не низкий кряж и не ряд холмов, погребенных в песке, но самый настоящий горный хребет.
Блеск совершенно неожиданно померк. Солнце село. Но быстро летящий самолет был уже достаточно близко, что пилот смог в угасающем свете разглядеть призрачные очертания белых горных вершин. Тьма охватила обширные пространства песка, но на вершинах еще задержались сумерки. О’Брайен с хладнокровной расчетливостью продолжал держаться курса. И вскоре под ним показались покрытые тенью ночи вершины.
Он летел к серым вершинам. Еще минута, и он стал осматриваться в поисках ровного места. Такое место показалось слева. О’Брайен на уменьшенной скорости сделал над ним круг, выбрал место для посадки и сел без происшествий на длинной полосе белого мрамора. И сразу выпрыгнул, чтобы привязать самолет к большому камню. Принимая эти предосторожности, он бросал любопытные
Убедившись, что самолет надежно привязан, О’Брайен снова забрался в кабину, чтобы поесть и отдохнуть после долгого напряженного полета. Не успел он кончить есть, как прилетел ночной ветер с далекого склона горы. Летчик радостно сделал глубокий вдох. Ветер не сухой и полный пыли, как в пустыне. Он чистый и слегка влажный – и в то же время насыщен удивительно сладкими ароматами.
Не нужно зрение, чтобы понять, что оазис рядом.
– Сад Ирема! – воскликнул он. – Сад Ирема – в Чаше Ваала! Ароматы благословенной Аравии! Неужели мне это снится?
Больше чаcа О’Брайен просидел неподвижно и напряженно, насторожив все чувства. Ночной ветерок усилился, стал сильным ветром снизу, из невидимого углубления на северо-востоке, из которого поднимались замечательные ароматы. Неожиданно далеко внизу в долине послышалось глубокое низкое рычание. О’Брайен схватился за рукоять своего длинноствольного автоматического пистолета. Такой рев может издавать только лев. Но если в долине есть лев, должна быть и крупная дичь
Вскоре теплое и ароматное дыхание оазиса уступило холодному ветру с другой стороны гор, с быстро остывающих песков пустыни. О’Брайен плотней закутался в свой бедуинский плащ и лег на сидение, чтобы сохранить тепло.
Впервые со времени самума он подумал о человеческой стороне этого необычного послания, которое привело его в этот забытый сад прошлого. Какая она, эта Истара, называющая себя «богиней-жрицей»? И Тигра, другая жрица, от которой Истара просила у Ваала помощи? Две женщины, обе дочери народа, который, вне всяких сомнений, более двух тысяч лет отрезан от всего остального мира.
Длинная процессия образов прошла в его сознании – портреты мужчин и женщин, выгравированные на стенах разрушенного дворца в пустыне. Некоторые привлекательны, другие просто ужасны, но О’Брайен знал, что арабские женщины бывают очень красивы. И, естественно, представлял себе богиню-жрицу Истару как величественную и соблазнительно очаровательную восточную красавицу. Имя «Тигра» намекало на тигрицу, и он представлял ее себе отвратительной и жестокой. А их народ, обитателей оазиса, он рисовал себе похожими на племена с прибрежных холмов, только еще поклоняющиеся Ваалу и другим богам древней Аравии.
Но даже эти фантазии и удивительные возможности, которые может принести следующий день, не смогли преодолеть напряжение и усталость последних двадцати четырех часов. Полночь застала искателя приключений спящим крепким сном, в котором он мог стать легкой добычей любого хищника снизу. Но в эту ночь никакой зверь не поднимался в поисках добычи на безжизненную вершину.
3. Зловещее приветствие
Незадолго до ложного рассвета его сон потревожил влажный холод тумана. О’Брайен сел, дрожа от влажного холодного тумана, который черным покровом накрыл небо, пустыню и горы. При свете фонарика летчик поел и подготовился к старту. Серость туманного ложного рассвета предупредила, что пора отвязывать якорную цепь. Потом тьма снова превратила туман в сплошной непроницаемый полог.