Чаша ярости
Шрифт:
На нем и говорили.
— Не до вас персонально? — спросил Иешуа. — Высоко берешь, Никодим. Оставь ты Господа в покое, служи Ему, как научили тебя, и не думай, что только вам, сербам православным, плохо сейчас. А ты хоть раз с правоверным мусульманином о жизни беседовал, я уж не говорю — с имамом?
— Было. Не раз.
— И что?
— Да вроде когда беседуем просто о жизни, то понимаем друг друга, а как о войне заговорим — так сразу и разбежались.
— А война из-за чего?
— Из-за земли, ясное дело.
— Ну и при чем здесь Бог? Он один на всех…
— Так-то оно так, да
— Опрокинутое представление, — сердито сказал Иешуа. — Не Он — ваш, а вы Его, ибо, как ты помнишь, «Он будет судить вселенную по правде, и народы — по истине Своей». Своей, Никодим, а не вашей, будь она христианская, исламская или иудейская. Ваши истины — они только ваши и есть, оставьте их себе… — Он протянул руку и сорвал с огромного развесистого дерева, нависшего прямо над столом, черно-синюю большую сливу. — Что-то Крис с девушками задерживаются… Видишь, Никодим, что происходит: я хочу попасть в так называемую зону конфликта, я — свободный человек, а мне для этого надо собрать мешок разрешений с печатями. Там что, государственные и военные тайны всюду рассыпаны, в зоне этой? Так я вроде не чужд тайнам, даже напротив…
Было слышно, как на улице, с парадной стороны церковной ады резко, с визгом, затормозил автомобиль.
— Кого там Бог принес? — стандартно вопросил Никодим позвал матушку: Настасья, погляди…
Но глядеть поздно было: гости уже обошли храм и появились в садике. Гостей было пятеро: офицер в бежевой военной рубахе с лейтенантскими звездами на воротнике, в военной же, по форме похожей на бейсбольную, фуражке — с двумя скрещенными оливковыми ветвями над козырьком, эмблемой Объединенных миротворческих сил в Европе, а с ним — четверо солдат с автоматами.
Почему-то там, где появлялся Иешуа, немедленно возникали люди с автоматами.
— Господин… — начал и сразу запнулся офицер, не зная, как назвать Иешуа, — э-э… господин…
— Называй меня просто Посредник, — мягко сказал Иешуа, намеренно используя привычный и понятный тому военный термин — umpire. — Что ты хочешь?
— Господин Посредник, я уполномочен доставить вас в Главный штаб Корпуса к генералу Догерти.
— Я не один, лейтенант, вы не заметили?
— Так точно, заметил, господин Посредник, но приказ генерала сформулирован однозначно: доставить вас одного и немедленно.
— Я не подчиняюсь твоему генералу, сынок. Если он так торопится, пусть поднимет зад и примчится пулей сюда. Полагаю, у отца Никодима найдется для него лишний стул и рюмочка сливянки. Как, Никодим, найдется?
— Найтись-то найдется, — степенно, входя в роль, произнес Никодим, — но только хотел я у вас, господин лейтенант, спросить: вы что, телесеть не смотрите? Не знаете, с кем разговариваете и кому имеете смелость приказывать?
— Так точно, смотрел и знаю, — лейтенант по-прежнему не говорил рапортовал, — но позволю заметить: я — убежденный атеист, сэр. Я не верю в то, что показывало ти-ви про господина Посредника.
— Почему? — ошалело спросил Никодим.
— Это же ти-ви, сэр, — вдруг смягчился бравый лейтенант, объяснил по-свойски: — Они там такое могут… — и тут же перешел на язык вышеназванного Корпуса: — Я прошу вас, господин Посредник,
Все это отдавало хамством. То ли хамством самого лейтенанта, знающего иного метода общения с гражданскими подозрительными лицами, то ли хамством далекого генерала Догерти. В первом случае обращать внимания не стоило: мальчишка, дорвавшийся до сладкого права командовать, пусть его, вырастет поумнеет. Во втором следовало сделать выводы.
— Это распоряжение генерала: в случае неповиновения доставить силой? — поинтересовался Иешуа. — Или ваша самодеятельность?
— Генерала, сэр!
— А где находится штаб?
— Проспект Свободы, сэр. Здание бывшей духовной семинарии. Три квартала отсюда.
Иешуа знал это здание. Они уже третий день околачивались в Белграде, они встретились со всеми местными сербскими начальниками. — от президента до мэра Белграда, но возможность уехать на юг зависела только от этого долбаного генерала Догерти, командующего Корпусом «Балканы» Объединенных сил, а долбаный генерал был неуловим. То он — на позиции, то он — на маневрах, то он — меняет дислокацию… Короче — нет его. И необходимых документов — нет. Иешуа не раз предлагал: махнем туда самостоятельно, зачем нам какие-то бумажки, но опытная Мари, однажды бывшая с какой-то миротворческой миссией именно здесь, в Сербии, однажды залетавшая в местную тюрьму за появление в зоне конфликта без надлежаще оформленных, бумажек, повторять печальный опыт не желала.
— Днем меньше, днем больше, — говорила она, — война все равно не окончится. Давайте действовать легитимно.
Иешуа клюнул на красивое слово.
И вот теперь его по приказу волокут к тому, кого он добровольно отлавливал два дня.
— Отлично, лейтенант! Мне к вашему генералу как раз и надо, — сказал он, так что следуйте за мной.
И исчез.
Это было уже не ти-ви с его безграничными возможностями дурачить честных налогоплательщиков. Это было пусть рядовое для Иешуа, но всегда безотказно действующее на атеистов чудо, Называемое, впрочем, научно: телепортация.
— Где он? — растерянно спросил лейтенант.
Казалось, не ответь ему — тут же расплачется и начнет искать мамку.
— Полагаю, в кабинете генерала Догерти, — толково разъяснил Педро. — Но уж в здании штаба — наверняка.
— А как… — На бравого офицера жалко было смотреть. Впрочем, на его подчиненных — тоже.
— А просто, — ответил Педро, толкая ногой под столом отца Никодима, тоже малость обалдевшего от увиденного, рот раскрывшего и тем самым смазывающего католическому священнику пропагандистскую работу с убежденными атеистами. — А чудо.
— Чудес не бывает. — Атеист был очень растерян, но убежде ний не менял.
Что и говорить — военная косточка, пытай его — ничего выдаст, потому что не знает, что выдавать.
— Так вы пойдите проверьте, — продолжал Педро, — в штабе все и проверьте: чудо или не чудо. А мы тут посидим, подождем…
Зря он так с лейтенантом. Что до убеждений — тут можно спорить, но не насмехаться же над ними! Это — перебор…
И лейтенант тут же уловил его.
— Всем встать! — зычно скомандовал он. И к солдатам: — Всех в машину!