Чашка кофе с ликером
Шрифт:
Средних лет мужчина – моложав, чисто выбрит, доброжелательного вида – приблизился к перилам веранды, и склонился вперед, чтобы получше рассмотреть гостью.
– Аншанте, – отозвался он, – милости просим. Может, откушаете с нами чайку?
– Ах, право, неудобно… я же к Варваре Семеновне…
– Мадам Каплина проживает в левом крыле дома, – обернулся к Зине Дмитрий Сергеич, – пойдемте, я отнесу ваш сундучок…
Тут надо отметить, что явлению Зины в поселке Саврасово предшествовали кое-какие события. Дело в том, что она – гувернантка в доме господ Кукушевых – получила
«Драгоценная моя Зизи! Хочу поделиться с тобой огромной радостью: нам удалось снять дачу в весьма фешенебельном дачном поселке Саврасово – точнее, мы снимаем несколько комнат в шикарном особняке господина Протасова. Ах, тут прелестно – мы выгуливаем наши лучшие туалеты, и сколько же здесь душек военных, особенно когда мы вечером делаем променад на станцию! Мы перевезли из дому рояль; вообрази, Лео возражал против рояля – он уверял, что на природе он жаждет тишины. Но сезон на даче без рояля – это же просто неприлично! С каким трудом мы его дотащили, это уму непостижимо; но теперь Лео еще и требует, чтобы я музицировала, и с ехидным видом вопрошает, зачем же мы везли рояль, если на нем не играть. Ты же знаешь, как я терпеть ненавижу играть на рояле, поэтому очень хочу пригласить тебя провести с нами сезон – зная твою любовь к музыке, я уверена, что рояль не будет стоять без дела.
Соседи у нас премилые, напротив нас снял дачу некий господин Полежаев с женой и детишками – говорят, полицмейстер, но тем не менее, очень приятный человек. Супруга его, Александрина Арнольдовна, иногда заходит к нам на чай со своей старшей дочкой, Верочкой.
Как еще мне тебя убедить, я не знаю, но здесь чудесный сосновый бор, прекрасные купальни в местном озере; через неделю будет большой дачный бал. Соседи делают по вечерам представления с волшебным фонарем; весьма популярны литературные вечера с чтением стихов; сегодня мужик принес ведро раков, и мы их сварили; такое объеденье! Одним словом, мы превесело проводим тут время. Напиши, когда ты приедешь, чтобы Лео мог встретить тебя на станции; целую, обнимаю, твоя тетя Варвара».
***
Письмо от тетушки Варвары пришло более чем вовремя.
Если бы письмо это передали Зинаиде Лосевой еще утром – утром той проклятой субботы – она бы лишь горько посмеялась: разве может бедная гувернантка, наемная служащая, позволить себе дачный отдых? А кто же будет выполнять ее обязанности по воспитанию отпрысков мадам Кукушевой?
Но письмо Зинаиде передали тогда, когда утро уже закончилось. Стрелки часов стремительно приближались к полудню, а сама Зина, стараясь не рыдать, с гордо-презрительным видом шмыгала носом и укладывала вещи. Как жить дальше, она не знала. Ибо только что ей было объявлено, что она уволена из дома мадам Кукушевой, причем без рекомендаций.
– Вас нанимали, сударыня, для воспитания детей, а не для того, чтобы вы пытались соблазнить моего мужа! – отчеканила мадам Кукушева голосом, в котором звенел металл. Губы ее были строго сжаты в ниточку, глаза же, устремленные на Зиночку, напоминали два револьверных дула в упор.
– Что-с?! – выдохнула Зина, расширив красивые глазки до размера чайного блюдца.
Если бы мадам потрудилась оценить всю меру изумления,
Если уж говорить правду до конца, муж мадам спутался с кухаркой; все улики указывали именно на нее, но увы! мадам была не в силах признать сей факт. Это оскорбило бы ее гордость: как? – ее, даму из хорошего общества, с корсетом и турнюром, с английскими ботинками и французским прононсом, променяли на Маланью Свиньину! Это унижение, после которого только и остается, что с изменившимся лицом бежать к пруду. Который в глубине темной аллеи. Поэтому она предпочитала искать виновницу ее страданий не там, где она была на самом деле, а там, где ей казалось менее унизительно. Поэтому:
– Не смейте отрицать! – взвизгнула мадам, – я не потерплю вранья!
Но и Зина была не совсем уж монастырской белошвейкой; душа ее вскипела от клеветы. Поняв, что в лице мадам она имеет дело с особой не вполне адекватной, она решилась на импровизированную месть. Отрицать поклеп, на нее взведенный, было бессмысленно, поэтому Зина встала в позу и вскричала патетически:
– Да, мадам! Наша любовь взаимна и благородна! Он любит меня, любит всем сердцем, а вас презирает, он говорил мне об этом тысячу раз! Вы можете изгнать меня из своего дома, но вы не сможете изгнать мой образ из его сердца!
– Как вы смеете, – задохнулась Кукушева.
– О да! – Зиночка вошла в роль. Вспомнив, что как-то смотрела в театре пьесу Лопе де Вега, она добавила крещендо, – его я всей душою обожаю, а он меня, и нет позора в такой любви!
– Вон!!! – взревела мадам.
Однако, уложивши в чемодан последние вещи, Зина вдруг поникла головушкой. Ее гордая поза сломалась; презрительно-холодное выражение ее лица сменилось совершенно беспомощным, и рухнув на стул, она зарыдала.
И тут в дверь поскреблись.
В дверях стояла горничная Нютка, с вороватым видом.
– Письмецо вам, барышня….
Не поднимая головы от стола, Зиночка сделала рукой лебедя, как бы говоря: ах, я так разочарована в жизни, что мне уже ничего, совсем ничего не нужно!
Нютка же, склонившись к ней, горячо зашептала:
– Да не убивайтесь вы так! Может, ничего еще и не потеряли. Даже наоборот…
– То есть? – подняла голову Зина.
– А то! Через неделю барину наскучит Малашка, и что тогда? он бы к вам полез, и что бы вы стали делать?! Уж лучше сейчас убраться подальше… Вот – выпейте рюмочку, полегче станет.
Хрустальная рюмочка, поданная рукой Нютки, замерцала перед мутным от слез взором Зиночки, подмигнула искоркой…
– Что это? – слабым голосом молвила Зина.
– А это ликерчик, барышня. Из хозяйских запасов. Хозяин ужасно его обожает. Ну, я и подумала – вам лишним не будет…
Зина опасливо понюхала рюмку, пригубила, и, наконец – была не была – выпила всю.
Сразу стало спокойнее на душе. Мир был чудесным, вполне симпатичным, а какие-то мелкие людишки вроде мадам Кукушевой – незначительными, как тараканы. Она посмотрела на Нютку.