Часовой человек

Правду о чёрных кошках Питер Диксон узнал от своей матери. 

– Если чёрная кошка идёт прямо к тебе, – говорила она, – то это к удаче, точно. Но если она прошла только часть пути, а потом развернулась... Если у нее зелёные глаза... – она втянула воздух и покачала головой. – Говорят,

что твой отец встретил чёрную кошку в то утро, по дороге к кораблю. Я думаю, у неё были зелёные глаза. Думаю, в тот момент ему стоило вернуться домой, как любому благоразумному моряку. Сейчас он был бы здесь, если бы обратил внимание на ту чёрную кошку. Кошки – они такие непостоянные. Не доверяй им. Они думают только о себе. Если они принесут тебе удачу или неудачу, можешь быть уверен: они сделали это по собственным соображениям.

Чёрная кошка, которую Диксон увидел 30 лет спустя, не шла к нему и не убегала. Она следила за ним с противоположной стороны улицы блестящими, словно стеклянными, глазами. Не видно было, какого цвета они были на самом деле – было ли это к удаче или нет? Диксон глубоко вдохнул туманный лондонский воздух. Не видно – и не надо. Диксон не был таким суеверным, как его старенькая мать, женщина викторианской эпохи во всех смыслах этого слова, как он полагал. Да и вообще, не было видно даже цвет самой кошки – она просто выглядела чёрной, потому что было темно. У нее было светлое пятнышко на грудке – белый треугольник на тёмном фоне, чуть ниже блестящих глаз. И вдруг, в одно мгновение, кошка исчезла. Как будто её глаза выключились.

Диксон выпустил струйку сигаретного дыма. Последняя затяжка перед тем, как он зайдёт обратно в дом. Скоро должны прибыть гости, нужно убедиться, что всё готово. Он бросил окурок и наблюдал, как огонёк мерцал, пока не погас. Как глаза кошки. Он кашлянул в холодный октябрьский воздух и развернулся, чтобы вернуться внутрь. 

Роза осмотрела себя, оценивая насколько глупо она выглядит. Неужели они действительно так одевались в 1920-х – тонкий хлопок до голени? Мятно-зелёного цвета? Она нашла длинный тёмный плащ с капюшоном, который бросила на консоль ТАРДИС. 

Доктор мельком взглянул на неё. Он стучал пальцем то по одному прибору, то по другому. Удовлетворённый, он кивнул и перешёл к следующей панели, закрытой плащом Розы. На мгновение Доктор нахмурился, а потом перешёл дальше. Он сосредоточился на следующем приборе, а Роза смотрела, как в его горящих глазах отражается свет консоли. Ей нравилось его неподвижная и уверенная поза, хотя – она знала – в любую секунду на его лице могла появиться широкая улыбка.

Видимо, почувствовав, что за ним наблюдают, он снова взглянул на неё:

– Что?

– Мы уже прибыли?

– Ты как ребёнок перед прогулкой.

– А я и есть ребёнок перед прогулкой. Прогулкой в прошлое, – она не удержалась и улыбнулась собственной формулировке.

– Да. Здорово, правда? Снаружи 1924 год. Вернее, вот-вот будет, – он постучал по прибору, словно

подгоняя его.

– И это год, в котором была эта выставка?

– Выставка Британской Империи, да. Надо же иногда и культурные мероприятия проводить.

Роза засмеялась: 

– Прямо как школьная экскурсия. Напомни ещё раз, зачем мне туда идти?

Он моргнул с притворным недоверием: 

– Потому что её идёт смотреть твой лучший друг.

Это её рассмешило: 

– А что же он не приоделся по такому случаю?

Теперь он был в шоке. Он выпрямился над консолью, проводя руками по своей одежде. Кожаная куртка поверх тёмно-коричневой рубашки, выцветшие брюки, потертые туфли. 

– Ну как же? – сказал он, показывая. – Новая рубашка.

И, не дожидаясь её мнения насчёт рубашки, он повернулся к сканеру. Сначала картинка была тёмной, слишком тёмной, чтобы увидеть на ней хоть что-то. Потом он отрегулировал контраст и яркость, и темнота обрела формы. 

– Можно было бы попробовать в инфракрасном, – пробормотал Доктор, – но не думаю, что снаружи много тепла.

Роза с трудом различала отдельные предметы: кованая решетка и деревянные доски, старый остов кровати, куча вёдер. 

– Там холодно и мы на свалке.

Доктор пожал плечами: 

– Я люблю свалки. Никогда не знаешь, что там найдёшь. 

Он проверил ещё одни показания. 

– Тебе понадобится этот плащ, – сказал он, будто в первый раз его заметил. 

Двери раскрылись, и с улицы проник легкий след тумана. 

– Как думаешь, встретим там кого-нибудь знаменитого? – поинтересовалась Роза.

– В октябре 1924?

– Тогда же были известные люди, да?

Его голос донёсся уже с туманной улицы: 

– Телевидения ещё не было, но знаменитости были.

Роза поспешила за ним, в волнующую неизвестность.

В первый момент он подумал, что это та кошка подралась с кем-то. И жутко при этом воет. Но было что-то ритмичное и механическое в разорвавшем ночной воздух звуке. Это не был вой животного. Скрежет, скрип, будто какого-то огромного двигателя, возникал и пропадал. Снова и снова. Он доносился отовсюду и ниоткуда, куда бы Диксон ни повернулся – к нему приходило эхо. За воротами Гибсонс Ярда вспыхнул свет. На мгновение Диксон увидел свечение над деревянными воротами и свет, проникающий между досками. Затем свечение прекратилось, а звук завершился окончательным ударом.

– Кто там? – позвал Диксон. 

Но его голос дрожал и хрипел. Он едва услышал себя сам. Он посмотрел назад, на дом, раздумывая, не вернуться ли. Но любопытство по поводу света и звука не покидало его. Диксон спустился с крыльца бокового входа и направился к воротам Гибсонс Ярда. 

Он перешёл улицу, не заметив чёрную кошку, кравшуюся по улице размахивая на ходу хвостом. Осторожно подошёл к тяжёлым деревянным воротам, не замечая, как за его спиной росли и сгущались тени. Что это за звук? Открыли дверь? Это голоса?