Часть третья
Шрифт:
Водитель улыбнулся и нажал на газ еще сильнее. Машина рванула с места и забрызгала грязью постового милиционера, работника службы дорожного движения.
– Прибавь скорость, - приказал бывший прокурор.
– Смотри только, чтоб не сбил кого-нибудь из пешеходов. Остальное...положись на меня.
– Да, ваша волшебная книжечка все еще действует, - сказал водитель, нажимая на педаль акселератора.
Машина двигалась с недозволенной скоростью.
– Включай мигалки!
– приказал бывший прокурор.
После включения мигалок, работники службы дорожного движения стали не только козырять,
Владимир Павлович хохотал до упаду. Но хохот его был несколько необычным, хоть и торжествующим, как у приговоренного к повешению, уверенного, что веревка непременно оборвется.
36
Его кабинет, теперь уже бывший его кабинет, все еще был свободен. Приказа об его освобождении от должности никто пока еще не видел и сам он в том числе. Это так ползли только слухи.
Владимир Павлович, как обычно вошел в приемную с торжествующим видом. В приемной сидела все та же секретарша Ангелина с длинными роскошными волосами на голове, но она только поздоровалась, даже не приподнялась с кресла, как это она обычно делала, когда входил, широко распахивая дверь, ее могущественный начальник. Она только кивнула головой и уткнулась в свои бумаги.
Эти бумаги она обычно приносила на подпись в двенадцать часов.
Владимир Павлович сам открыл свою дверь, повесил в шкаф верхнюю одежду и уселся в свое мягкое кресло, теперь уже как будто чужое кресло и стал ждать. "А что если не подчиниться приказу свыше? Собрать коллегию и вынести решение: пересмотреть подход к личности прокурора города и оставить его в прежней должности. С минуты на минуту должны появиться помощники и заместители на традиционную ежедневную летучку, на которой выслушивались сообщения замов и краткая постановка задач на текущий период. Вот тут-то и надо осторожно намекнуть на решение коллегии Московской городской прокуратуры, сказать, что земля полна всякими слухами, и напомнить, что дыма без огня не бывает.
Однако часы пробили десять ноль-ноль, но никто из замов не пришел. И вообще в его кабинет никто не заходил. Некий внутренний протест у Владимира Павловича нарастал с каждой минутой. Наконец, он не выдержал и нажал на кнопку вызова секретаря. Ангелина вошла ленивой походкой и уставилась на своего начальника немигающими глазами.
– Вызови ко мне всех. Срочно.
Не сказав, как раньше "слушаюсь", Ангелина ленивой походкой повернулась и исчезла за массивной дверью прокурора города. Но прошло немало времени, а никто не появлялся. Наконец вошла прокурор Федосеева. Она заняла кресло без приглашения, подняла нахальные глаза, прежде такие робкие, масляные, угодливые и уставилась на Владимира Павловича, как директор детского дома на нашкодившего воспитанника.
– Ну что, Владимир Павлович, вы уже не наш начальник. Какого рожна, я вас спрашиваю, вы собираетесь усадить нас, занятых людей, в эти кресла ровно на два часа, чтоб переливать из пустого в порожнее? Придет новый человек, должно быть, выдающийся юрист свободной демократической
– - Я..., я это слышу впервые и, и как вы так можете? Я же вас брал на работу, собственно, я вас вытащил из грязи да в князи, как говорится, а вы, эх, Мария Федоровна, не, неблагодарный вы человек. А что касается моей должности, то никакого приказа я не видел и видеть его не хочу. Сейчас в эпоху развития социалистической демократии, вернее, не социалистической, а народной демократии, можно собрать коллегию и вынести решение: не подписывать приказ об увольнении прокурора города Дупленко. Вот что надо сделать, Мария Федоровна, а вы..., эх вы, Мария Федоровна! Самый близкий мне человек и...и, по непонятной причине, этот близкий мне человек, ждет не дождется, когда же я покину по праву принадлежащее мне прокурорское кресло. Да я не хочу видеть никакого приказа и не подчинюсь ему. Так и передайте всем: не подчинюсь!
Для подтверждения своих слов Владимир Павлович стукнул кулаком по столу, да так что у Марии Федоровны самопроизвольно закрылись глаза, и голова вошла в плечи на необыкновенную глубину. И только тогда, когда она почувствовала, что капли влаги потекли по ее ногам и достигли колен, только тогда она повернулась к двери и произнесла: есть доложить ваше мнение всему коллективу московской городской прокуратуры! Позвольте идти!
– - Идите! Но через пять минут все должны быть здесь.
– - Есть!
– - произнесла Федосеева и скрылась за дверью.
Но прошло более двадцати минут, и никто не появлялся. Что бы это могло значить? Если гора не идет к Магомеду..., то надо идти к горе.
Владимир Павлович встал из своего, пошатнувшегося, но все еще мягкого прокурорского кресла и решил сам пройтись по своим заместителям.
Первый зам Драпочкин Юрий Селиванович с трясущимися руками и немного отвисшей нижней челюстью, встретил его как работник занятый неотложным делом: он все мычал, произносил через нос "мгм, мгм" и тыкал пальцем в какой-то параграф уголовного кодекса. Он был довольно слабым работником и не самым грамотным юристом. Как-то они познакомились в сауне. Драпочкин тогда работал прокурором Северного округа столицы, а прокурор города в то время Иваненко, не любил его и при первом удобном случае издал приказ об его Драпочкина освобождении от должности с последующим само устройством.
Драпочкин прямо рыдал в кабинете Дупленко, когда тот еще был прокурором Южного округа.
– Потерпи, - сказал тогда Владимир Павлович, - я скоро перейду в городскую прокуратуру и возьму тебя к себе, ты будешь моим заместителем.
– Благодарю, благодарю, дорогой друг, - лепетал Драпочкин, целуя Дупленко в ладони обеих рук.
Так Драпочкин стал первым заместителем городского прокурора и на протяжении всего периода службы смотрел в рот своему начальнику, уверяя себя и Владимира Павловича в том, что он просто боготворит его.