Части
Шрифт:
На мое университетское образование им было плевать, а мне на зарплату из денег за их обучение - нет. Поэтому, преодолев шок от чтения по слогам в 11-м классе, я вынуждена была искать "гибкие методы". А проще говоря, научить вряд ли, требовать - бесполезно, а "расскажите им что-нибудь интересное, Вы же литератор!" (По-моему, господин Журден, узнав, что изучает философия, так же мудро предпочел научиться грамматике.) Развлекать невежд, прочитавших за свою жизнь в среднем по полторы книжки, оказалось не легче. . Юмор у нас был разный, но на их стороне было количество, а на моей эмоциональная восприимчивость. Такое впечатление, что два десятка тупых договорились и пришли сегодня к нам!
– перефразировала
Я судорожно искала интеллектуальную отдушину и лицо, глядя на которое, можно говорить о литературе. Вот тут он меня и спас.
Интеллигентный, начитанный, талантливый юноша, единственный улыбавшийся моим шуткам и не пялившийся откровенно на мои ноги.
– Что Дима из 11-А делает в этой школе?
– недоумевала я. Мне объяснили, что он инвалид, перенесший 2 операции на сердце, который учится за символическую плату. Ему уже 19-ый год и отрада он только для учителя литературы...
– А мне с ним что прикажете делать?
– раздраженно вмешалась в разговор математичка.
– Он же дроби сложить не может, а я мат. анализ должна давать? Вам-то хорошо: книжек-то он за годы болезни перечитал уйму, а знаний-то нет! как многие, она свысока смотрела на противоестественные науки.
Но для меня все это было уже неважно. К моей благодарности за его тактичность и уважению к литературным способностям прибавилось человеческое сочувствие и жалость. В этой школе он, так же как и я, чувствовал себя изгоем.
На переменах обычно Дима оставался в классе и читал что-нибудь. Однажды я подошла, спросила о книге... В разговоре о литературных вкусах, фэнтази и реализме 20 минут промелькнули незаметно, звонок, а вместе с ним и Димины одноклассники, застали нас увлеченно беседующих. Убегая на следующий урок, я прекрасно слышала за своей спиной хохот и обращенные к моему собеседнику вопросы: "Решил за училкой приволокнуться?", "А она ничего! Я бы с такой тоже... книжки почитал!" Я была в ярости, но сделала вид, что не слышу.
Тем не менее, Дима стал сам подходить ко мне на переменах. Я приносила ему книжки. Он на следующий же день возвращал с прелестными комментариями. Чем больше мы общались, тем язвительнее и нахальней становились насмешки одноклассников над его "ухаживаниями". Дима не обращал на них внимания и еще настойчивей искал со мной встреч. Для меня они все были только школьники: меня забавляла детская влюбленность одного и злила детская жестокость других.
Седьмого марта я не работала и обещала только забежать за приготовленными начальством вкусными "поздравлениями", а заодно отдать 11-му тетради с сочинениями. Получив презент от заботливого директора, я, извинившись перед коллегой, лишь сунула голову в класс и объявила, что тетради в учительской. Но не успела я договорить, как Дима, вынув из парты огромный букет роз, встал и, огибая уже заулыбавшуюся математичку, направился ко мне. На глазах у потрясенной публики (в частой школе поздравления были не приняты: "Хватит того, что мы деньги им платим!" - считали ученики) он вручил букет и довольно громко поздравил "самую красивую женщину". Объявление 3-ей мировой войны или явление Христа вызвало бы меньшее потрясение присутствующих. В звенящей тишине он сел на место, невообразимый шум донесся до меня уже через закрытую дверь. Я была смущена и растрогана, но если бы мне кто-нибудь сказал, что к этому милому мальчику можно относится серьезно, я бы искренне смеялась. Но, как известно, хорошо смеется то, кто смеется последним.
Я с сыном собиралась на турбазу вместе с учителями и выпускниками из прежней школы. Как-то случайно упомянула это в разговоре с Димой.
– А я никогда не был на турбазе, - печально сказал он. Видимо, я так удивленно подняла брови, что он счел нужным добавить, - в детстве на инвалидной коляске
Я, естественно, предложила поехать с нами. Как далека я была от мысли, что эта поездка изменит мою жизнь!
Мужчина
Ребята за городом резвились, как кокер-спаниели! Глядя, как с визгом и криком брызжет юная энергия, я вдруг почувствовала себя старым, мудрым удавом. Юношеские ухаживания проявлялись в заваливании в снег и забрасывании снежками. Меня почтительно обходили, и я со щемящей грустью осознала, что единственная из всей компании не похожа на снежную бабу. И вдруг чьи-то сильные руки нежно уложили меня в сугроб - Дима!
Когда он собирался нести моего замерзшего сына, я ужаснулась: ему категорически запрещены физические нагрузки. (Я еще не знала, что Дима скоро будет кружить меня на руках, а на исходе ночи сумасшедшего секса я буду с той же тревогой спрашивать: "Как твое сердце?".) "Я не только инвалид - я мужчина!" - горько сказал он, и с этой секунды я не могла относиться к нему иначе.
По дороге в город, когда Дима грел руки симпатичной девочки, во мне проснулась женская стервозность: он будет моим. Я впервые увидела в нем красивого мужчину...
Каждый вечер Дима звонил и рассказывал сказки; мне нужно было только выбрать эпоху и страну... Я часами, прижав трубку к уху, лежала на диване (специально переставила его к телефону!) и одновременно блуждала по загадочной и бескрайней стране его воображения. Он заходил после школы, играл с Мишкой, мы украдкой целовались.
Вскоре сын сказал мне:
– Я выбрал себе папу!
– заявил мне сын.
– Ничего себе заявочки!
– оторопела я и скептически уточнила, -Ну, кто у нас папа?
– Пусть Дима у нас останется.
Первый раз я была полностью согласна с Мишкой. Меня смущал только маленький пустяк: он был школьник, и я его учила...
Муж
Июньским утром мы проснулись, принесли завтрак в жертву утренней нежности и вместе, смеясь, пошли в школу. Подойдя к учебному заведению, мы символически обогнули его с противоположных сторон и даже вошли в разные входы. Я в обстановке школьного официоза вручила Диме аттестат зрелости (ну, кто, как ни я, мог засвидетельствовать, что он, действительно, созрел!?). После глупейшей, с нашей точки зрения, церемонии он ждал меня за углом школы, откуда мы благопристойно отправились подавать заявление в ЗАГС.
Случайный звонок директора школы, на который ответил неожиданно знакомый мужской голос, посвятил в наше антиобщественное поведение моих коллег. Перед подсоветом начальство хитро заявило, что я хочу что-то сообщить. Мое заявление о замужестве было встречено гулом радостных голосов, пока на вопрос, кто сей счастливец, я не ответила: "Дима из 11 А"... Такой тишине мог позавидовать любой урок, но педсовет был сорван.
Я с радостью рассталась с педагогическим поприщем, муж - с унизительным статусом школьника. Я обрезала юбку по самое мини и перестала закалывать волосы, Дима солидно ходил в школу уже на Мишкины родительские собрания.
Мы были эффектной парой: маленькая фигуристая блондинка и высокий тощий брюнет, тем не менее, похожие, как брат и сестра. Мы целовались на эскалаторе и были на грани фола в переполненном трамвае. На нас оборачивались прохожие и улыбались старушки.
Мои ироничность, сдержанность и интеллект сглаживались его мечтательностью, фантазией и открытостью. Мы избежали искушения исправлять друг друга. Попытки поднатаскать Диму к экзаменам быстро закончились трезвым вычеркиванием предметов, по которым его знания можно хотя бы с натяжкой было назвать удовлетворительными - в мысленном перечне способностей остались только рисование, фантазии как способ существования и музыкальный слух. (Я затруднилась найти применение столь обширным талантам.) Зато Диминой склонности к игре с избытком хватало на двоих.