Частная жизнь адмирала Нельсона
Шрифт:
Нельсон разделял его мнение. Сообщения о наличии на борту французских судов натуралистов, астрономов, математиков и ученых других специальностей укрепляли его в уверенности, что путь неприятеля лежит в Египет. Соответственно он отдал приказ полным ходом идти к Александрии. Капитаны полностью согласились с его оценкой ситуации. Правда, Самарец откровенно радовался тому, что ответственность за решение лежит не на нем. «Прошел не один день, — писал он, — пока напряжение спало, и если бы в конце пути выяснилось, что шли мы по ложному следу, всем бы нам пришлось худо».
Когда 28 июня на горизонте возникла Александрия, открывавшаяся глазам картина выглядела так мирно, будто след действительно оказался ложным. В бухте, над которой возвышался маяк и городские минареты, покачивались только турецкий линейный корабль, два фрегата, тоже из Турции, и множество
Нельсона, впрочем, беспокоила не только ревность старших офицеров. Больше всего его тревожили английские газеты, способные разнести его в пух и прах. В какой-то степени они уже активизировались. «Удивительно, — говорилось в одной из статей, — как это столь внушительный флот, покрывший огромное расстояние и уже давно находящийся в море, смог ускользнуть от наших командиров».
Нельсон решил, что будет нелишне отправить в адмиралтейство пространное донесение, где объяснялись бы причины того, почему ему так долго не удается обнаружить французов. Капитан Болл пытался отговорить его: пока тебя не обвинят в ошибке, рассуждал он, лучше не занимать оборонительную позицию. Тем не менее Нельсон донесение отправил.
Противник все не появлялся, хотя однажды, в сумрачный, дождливый день, два флота прошли так близко друг от друга, что французы слышали сигнальные выстрелы с английских судов, помогающие им держать нужную дистанцию. Незамеченными остались французы и тогда, когда, пройдя мимо устья Нила, английские суда направились к северу вдоль палестинского побережья, а затем на Крит. Нельсон даже начал было опасаться, что, пока он шел к Александрии, французы вторглись-таки в Королевство Обеих Сицилий. Однако же, прибыв в Сиракузы, он выяснил — противника здесь не было. Нельсон находился в постоянном нервном напряжении: сердце у него начинало бешено колотиться от любого внезапного звука — отныне так будет «при любом волнении, и от радости, и от несчастья». Тяжелый маршрут, продолжает он, «отнял (у меня) годы жизни».
Нельсон направился в сторону Греции. И вот, подойдя к городку Корони, расположенному на берегу Мессинского залива, и отправив на берег капитана Трубриджа порасспросить турецкого бея, он хотя бы узнал, что французы здесь проходили, направляясь, судя по всему, в Египет. Не скрывая возбуждения, Нельсон бросился следом по Средиземному морю и первого августа вновь подошел к Александрии. Теперь в бухте не осталось ни одного свободного места. Но когда с приближением к берегу впередсмотрящие определили, что все это, судя по мачтам, транспортные суда, а вражеских линейных кораблей здесь нет, возбуждение сменилось глубоким разочарованием. Нельсон вновь повернул на восток. В половине первого подали обед. Капитан Самарец сел за стол в мрачном молчании. Но как раз тут, в каких-то пятнадцати милях от Александрии, в виду городка и одновременно военного форта Абукир, длительные поиски Нельсона подошли к концу: наконец-то он обнаружил французский флот, численностью в шестнадцать судов. Подавленное состояние Самареца мгновенно сменилось энтузиазмом, когда с квартердека примчался вахтенный офицер с докладом: «Сэр, только что получен сигнал — противник находится в заливе Абукир и выстраивается для боевых действий».
«При виде противника всех, кажется, охватила неимоверная радость, — пишет Эдвард Берри, — а больше всех воодушевился сам адмирал».
Нельсон поднялся со стула. «Не пройдет и суток, — заявил он, обращаясь к офицерам, разделявшим с ним трапезу, — как я окажусь либо среди пэров, либо в усыпальнице Вестминстерского аббатства».
Адмиралу Брюэсу оставалось лишь надеяться — Нельсон, наверняка не имевший надежной лоции здешней акватории, не рискнет начать боевые действия в темное время суток. Ведь многие из моряков Брюэса находились на
Но Нельсон, естественно, не видел никаких оснований тянуть с началом боя. Едва французские корабли оказались в поле зрения англичан, Нельсон, по словам Берри, «впился в них глазами моряка, готового к атаке». Как явствует из собственного его рассказа, переданного много лет спустя приятелем, Нельсон даже оторваться от иллюминатора не мог, хотя у него «страшно болели зубы». «В какой-то момент, — продолжает он, — я услышал, как рядом со мной разговаривают два матроса. Один из них сказал: «Эй, Джек, видишь этих сукиных сынов? И знаешь, что я тебе скажу, Джек? Если мы не надерем им задницу, они надерут задницу нам». Я знал своих людей и скомандовал наступление». Как справедливо предположил Брюэс, лоцией, способной помочь благополучно избежать предательских мелей и рифов залива Абукир, Нельсон не располагал. Капитан Хэллоуэлл, командир «Быстроходного», переслал ему рисованную карту, обнаруженную на захваченном в плен французском корабле, но в ней явно не хватало подробностей, и в общем-то толка от нее было немногим больше, чем от английской карты, имевшейся в распоряжении другого капитана — Сэмюэла Худа. У Томаса Фоли, командира «Голиафа», имелась более подробная карта из недавно опубликованного французского атласа, но и на нее нельзя было полностью положиться. Короче, желая осуществить свой план, ударить сначала по передовым кораблям и центру французов, а уж потом заняться арьергардом, Нельсону пришлось рассчитывать прежде всего на самих моряков, замеряющих глубину лотом.
Сражение получилось тяжелым. В ходе его один из английских кораблей, «Каллоден», под командой Трубриджа, подойдя слишком близко к берегу, сел на мель и, прикованный к ней, оказался под огнем береговой артиллерии противника. И все же Нельсон пошел на риск, в расчете на то, что, во-первых, французам не хватит артиллеристов, во-вторых, береговые батареи не нанесут непоправимого ущерба и, наконец, моряки британских судов, обстреливая оказавшиеся между ними корабли противника, не попадут друг в друга.
Нельсон, приветствуя «Рьяного», проходящего в непосредственной близости от носа флагманского судна, осведомился у Худа, сможет ли тот проскользнуть между «Воинственным», замыкавшим строй французских кораблей, и отмелями по правому борту. Худ ответил, что лоции у него нет, но лот показывает одиннадцать морских саженей, и, если адмирал окажет ему честь и разрешит первым начать сражение, он, разумеется, выполнит приказ. «С Богом, — откликнулся Нельсон, размахивая в воздухе шляпой. — Желаю удачи». Худ в ответ сорвал с головы собственную треуголку, но внезапный порыв ветра вырвал ее у него из рук и унес в море. «Пусть ее, Уэбли, — повернулся он к своему первому лейтенанту. — Это к удаче. Право руля и полный вперед!»
Однако честь возглавить английский строй выпала все же не Худу — «Рьяного», зарываясь носом в воду, обходил «Голиаф» капитана Фоли. «Не пойдет! — сказал Худ лейтенанту Уэбли, но тут же добавил: — Ладно, быть по сему. Фоли отличный малый и храбрый моряк. Приспустите паруса и дайте ему пройти». Так «Голиаф» вырвался вперед, выходя на «Воинственного», оставленного Худом на его долю. Путь ему попытался преградить французский фрегат «Серьезный». «Потопить подлеца!» — лаконично скомандовал Фоли, занимая позицию во главе боевого строя английских кораблей. «Серьезного» благополучно потопили. У «Воинственного» разнесли в щепы мачты огнем с «Рьяного» и «Тезея» под командой Ральфа Миллера. С гигантом флагманом «Восток» ввязались в бой «Беллерофон» капитана Дарби и «Леандр» капитана Томпсона. Темную летнюю ночь ярко освещали бесконечные вспышки орудий.