Частная жизнь кардинала Ришелье
Шрифт:
– Что за трактат? И зачем он мне сейчас?
– удивилась Ядвига.
– Ты сейчас в безвыходном положении. Тебе некому помочь. Ибо твой супруг предал тебя из-за другой. Твои друзья уехали с детьми в Жечь Посполиту. Ты осталась одна и тебе нужен совет. Причем совет от того, кому ты поверишь… Хотя я тоже в чем-то предал тебя. Правда не ради женщины. Я просто не смог предугадать, как может все развиться… Надо было отправить тебя на родину с детьми. Ведь знал же я твое упрямство! Поверь мне, девочка, я действительно страдаю сейчас. Во Франции бушует Фронда. Как бы не потерять все, к чему с таким упорством я вел прекрасную
– О, Боже! Боже!
– с глаз полячки закапали слезы, - Я и не могла разозлиться. Я ведь все понимала. Я ведь сама надеялась, что вдруг Сомерсет меня привезеи во Францию, в Париж… Ты вспоминал обо мне? Не вслух, конечно, но хоть внутри… про себя.
– Я старался не вспоминать. Я даже приказал отвезти тот детский портрет в Ришелье. Но вот тогда, в конце, когда я подозвал Шико… Девочка моя. Не надо думать сейчас о том. что могло бы быть… Уже поздно. Давай вспомни прогулку по рюэльскому саду. И разговор об одном богословском трактате, где было написано как оправдали самоубийцу. И он получил возможность предстать перед Судией и оправдаться.
– Да, я помню. Он сказал, что думал не об окончании жизни, а о том. чтобы не опозориться при муках, не кричать. Для того он и принял успокаивающую настойку. Но ее оказалось много и он не проснулся.
– Умница. Подойди ко мне.
Легко встав со скамеечки Ядзя подошла к креслу. Ришелье встал перед ней. Чуть нагнулся и коснулся губами ее губ. Она удивилась, что этот поцелуй был очень реальным, ибо действительно ощутила прикосновение сухих горячих губ.
Проснувшись она резко села на жалком подобие кровати. Губы горели. Она нащупала распятие. Сдернула цепочку с шеи. Открыла навершие и жадно припала губами к кресту, судорожными глотками втягивая в себя жидкость.
Хасинта с невыносимой мукой на лице слушала рассказ мужа.
– Синьора Изабелла умерла в тюрьме. Сразу умерла. Ну утром, получается. Они только один раз ее допрашивали. Не пытали. А я уж всем по золотому дал. Они и рассказали, что если мы попросим ее тело, то нас самих в тюрьму посадят.
– Но их же…, - глухое рыдание заставило Хасинту замолчать.
– Да, жена, их бросают в ров с известью. Тут ничего не сделаешь. Но вот дочь тюремщика мне сказала, что если хоть кусочек плоти захоронить по-христиански, то душа все обрадуется и на небо попадет.
– Господи, - маленькая испаночка перекрестилась, - Где же мы возьмем кусочек плоти.
– Так вот, женушка моя, считай, что они, кусочки, у нас уже есть!
– радостно ответил Хуан.
Посмотрев на вытянувшееся лицо жены он улыбнулся и продолжил.
– Грешников же, упокой Господь их души, голыми в ров кидаю. Так вот дочка то тюремщика то и раздевала нашу госпожу как раз после нашего разговора. Ну так я уже уходить собрался, а она бежит и платочек мне сует. Говорит, дескать, вот и похороните на освященной земле. Девчонка смелая оказалась. Говорит, что когда с синьоры нашей перстень сдирали, то с мизинца он не слазил. Солдат то и сломал палец, что бы перстень снять. Тот потом только на кусочке кожи и болтался. Так девчонка хлебным ножом кожу
Эпилог
Али довез детей до старой княгини Потоцкой.
Вначале пожилая шляхтенка крепко обняла своего внука Владислава, затем взяла на руки маленького Давида.
– Ну что ж, панечку, будешь теперь добрым шляхтичем нашего паньства, - произнесла княгиня потрепав ребенку каштановые кудри, - Звать то как тебя?
– Дави его звать, мадам, - ответил за брата Владек, - и он не говорит.
– Ох. Владко, брось ты мадамой бабушку свою звать! Мадамы все во Франции вашей остались, а ныне ты на отчизне своей и кликай меня либо бабушкой, либо пани Зося. А с чего же Давыдка не говорит, он уж не маленький? Довели дитя видать.
Пани Зося пошла вместе с детьми в дом. Слуги кинулись накрывать стол. Зых вместе с Жильбертой встали перед княгиней и с поклоном попросили благословить их брак. Княгиня нахмурила брови глядя на Жильберту.
– Ох, брат, опять не ровню за себя берешь! Но да пусть Бог вас судит! Живите вместе в счастье и горе. Благословляю! А что сталось с моей непутевой невесткой?
– пани Зося села на широкую лавку возле стола, - Эй, Али-лекарь, поведай мне все без утайки! Хоть не дружили мы с Ядзей. Так ведь все человек! Да и мать внука моего единственного. Хоть вот еще гостинец мне припасла!
И княгиня снова потрепала Дави по волосам.
Али низко поклонился и начал рассказ о том как герцогиня Лианкур ездила в Африку. Как вернулась с Дави, как овдовела, а затем вышла замуж за милорда Сомерсета и как велела Зыху и ему отвезти детей до Польши.
Пани Зося слушала внимательно.
– Сдается мне, знахарь. Что ты многого не договариваешь, - со вздохом сказала она, - но видать, то не ума моего дела. Что ж, детей растить буду как внуков дорогих, тем более по матери они братья. Земли и поместий на них хватит, если умными будут. Ну, а если Ядзя вернется, то и ей буду рада…
Ядзя не вернулась.
Не повезло в жизни и герцогу Сомерсету. Прибыв с любовницей в свои английские владения и узнав от верных людей о гибели супруги, герцог поспешил ко двору. Пробыв некоторое время там и утомившись от лести и мишурного блеска Сомерсет вернулся в поместье и увидел свою прекрасную Мерседес на смертном одре. Лекари не могли понять от какой хвори умирает женщина и она за неделю "сгорела" в лихорадке. Сам милорд был заколот неизвестными позднее при протекторате Кромвеля. Титул и поместья перешли брату.
Прекрасная Маргарет, дочь Сомерсета и Ядвиги, как падающая звезда также недолго освещала английский небосклон. После реставрации монархии красавица стала придворной дамой и пассией сластолюбца Карла II. Умерла она от родов в возрасте 18 лет.
В Польше начался Шведский Потоп. До него сыновья Ядвиги вместе со своей бабушкой и прочими родственниками жили в мире и покое. Пани Зосю даже не огорчила смерть брата мужа, магната Потоцкого, чье княжество сразу разобрали на несколько графств и баронств.