Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи
Шрифт:
Вечером 28 ноября, проведя в «заточении» почти месяц, Елизавета родила дочь. Это должно было разочаровать короля, который мечтал получить для своего трона еще одного наследника. Лондонский хронист-францисканец не стал об этом даже писать. Но юная принцесса тоже могла быть полезна – она могла обеспечить союз с другим государством посредством брака. Через два дня ее окрестили именем Маргарет в честь бабушки по отцу. Двор оставался в Вестминстере вплоть до Рождества. «Воцерковление» Елизаветы отложили до 27 декабря из-за вспышки кори, которая, как сообщалось, унесла жизни нескольких ее фрейлин.
После родов Елизавета быстро оправилась и вскоре приступила к исполнению королевских обязанностей, в том числе и к руководству воспитанием дочери. Традиции требовали, чтобы наследника готовили к будущему царствованию специально подобранные наставники и учителя. Остальными же королевскими детьми
Вернувшись ко двору, королева вернулась и к исполнению супружеского долга. На сей раз очередного наследника ждать долго не пришлось – она забеременела еще до конца года. Для третьего «заточения» королевы избрали дворец Плацентия в Гринвиче. Он был меньше первых двух дворцов и не имел такого символического значения. Возможно, Елизавета избрала его сама, потому что этот дворец считался ее любимым домом. Здесь было гораздо спокойнее и тише, чем в Вестминстере. Кроме того, он располагался вдали от жары и суеты центра Лондона, и это было важно – ведь королеве впервые предстояло рожать летом.
По-видимому, королева прибыла в Гринвич в начале июня. Все было подготовлено обычным образом. 28 июня Елизавета благополучно родила сына, Генриха. Король и королева были счастливы тем, что в детской появился еще один наследник. Но маленький Генрих был всего лишь запасным вариантом, поэтому на его рождение не обратили особого внимания – по крайней мере, в сравнении с рождением старшего брата Артура. Все внимание было приковано к старшему, которому было уже почти пять лет. Артур рос чудесным мальчиком, все хвалили и его интеллект, и физическую крепость.
Вскоре после крещения принца Генриха отправили к сестре Маргарет во дворец Элтем. Когда Генрих начал осознавать окружающий мир, ему постоянно напоминали о его йоркских предках – над входом в величественный Большой зал был вырезан герб деда, Эдуарда IV, rose en soleil (роза и солнце). Генриха и его сестру Маргарет воспитывали в основном женщины под руководством матери, которая души не чаяла в младшем сыне. И принц был столь же сильно привязан к ней – похоже, что намного сильнее, чем к отцу. Анализ детских записок Генриха показывает, что почерк у него был похож на почерк Елизаветы – судя по всему, писать его учила мать.
Двор королевы был самым тесным образом связан с двором ее детей в Элтеме. Когда Генриху было три года, Елизавета назначила главой детской свою приближенную Элизабет Дентон. «Леди-хозяйка» Дентон не ограничивалась одним лишь служением королеве, поскольку продолжала получать жалованье при дворе. Так она могла одновременно исполнять обе роли, так как Елизавета много времени проводила с детьми в Элтеме.
Королева познакомила своих детей с родственниками по линии Йорка. Среди них был и Артур Плантагенет, который, как надеялась Елизавета, мог бы стать хорошим образцом для подражания для энергичного младшего сына. И она оказалась права: характер Генриха был больше похож на жизнерадостных Йорков, чем на сурового и трезвого отца. Король был слишком озабочен государственными заботами, чтобы уделять время спорту и развлечениям, а маленький Генрих их просто обожал. Позже молодой принц вспоминал, что дядя Артур был «добрейшей душой из живущих» [60] . А вот об отце он отзывался сдержанно, хотя и весьма уважительно.
60
Penn, Winter King, p. 101.
Хотя более всего Елизавету заботило воспитание младшего сына и Маргарет, она знала, что от нее ожидают появления на свет новых наследников. Через три месяца после рождения Генриха она снова забеременела. В соответствии с обычаем для «заточения» она выбрала новое место: дворец Шин. Эти роды стали первыми, на которых отказалась присутствовать ее мать, Элизабет Вудвилл. Элизабет тяжело заболела и не выезжала из аббатства Бермондси, где провела уже пять лет. Мы не знаем, что чувствовала королева, лишенная в этот сложный период общества и любви матери. Но впереди ее ждало еще более тяжкое испытание: 8 июня 1492 года Элизабет скончалась.
2 июля королева родила девочку и назвала ее Элизабет в честь умершей. Принцессу отправили к старшей сестре и брату во дворец Элтем, но прожила она недолго и умерла от атрофии. Это тяжелое заболевание обычно связано с генетическим дефектом, плохим питанием или отсутствием физических упражнений. Поскольку за принцессой хорошо ухаживали, то, скорее всего, заболевание было
Принцесса Элизабет стала первым ребенком королевской четы, умершим в детстве. Известие о ее смерти в возрасте трех лет повергло родителей в глубокую скорбь. Девочка умерла 14 сентября 1495 года. Ее тело доставили из Элтема и с королевскими почестями похоронили в северной части храма Святого Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве. Похороны принцессы обошлись казне в 318 фунтов (примерно 155 тысяч фунтов по сегодняшним меркам). Король заказал для своей дочери роскошное надгробие. Вырезанный из пурбекского и черного мрамора саркофаг венчала отполированная плита из черного лидита, на которой была помещена надпись золотом: имя умершей принцессы и ее портрет – к сожалению, эти изображения не сохранились.
Детская смертность в тюдоровские времена была очень высокой – в сравнении с нашими днями. Некоторые семьи теряли половину своих детей – виной тому были болезни, мертворождение и внезапная смерть в колыбели. Плохие гигиенические условия, недоедание, послеродовые осложнения и несчастные случаи уносили тысячи жизней. Чаще всего умирали дети бедняков, но неожиданная и непредсказуемая младенческая смертность брала свое со всех. И такое несчастье посещало и аристократические, и королевские семьи.
Утешением для короля и королевы могло быть то, что к моменту смерти дочери Елизавета вновь была беременна. 17 марта 1496 года в Шине она родила еще одну принцессу, Мэри. Мэри стала последним королевским ребенком, рожденным в этом дворце, – в следующем году дворец сгорел дотла.
Хотя династия Генриха достаточно упрочилась, он не мог чувствовать себя спокойно. До него постоянно доходили слухи о заговорах и восстаниях Йорков, и слухи эти еще больше усугубляли его природную подозрительность и паранойю. Признаки беспокойства появились даже в бухгалтерских книгах. В конце 1493 года есть запись о выплате денег некоему Корнишу за «пророчество» [61] . Генриха особо беспокоил самый опасный «претендент» на трон. Перкин Уорбек утверждал, что он – Ричард, герцог Йоркский, младший из братьев королевы, которых, по слухам, убил их дядя, Ричард III. Красивый молодой человек с царственными манерами уже приобрел значительную поддержку среди иностранных соперников Генриха. Его поддерживала также его «тетя», Маргарита Бургундская. В 1490 году она официально признала его права на английский престол. Яков IV Шотландский, который никогда не упускал возможности навредить английскому королю, также признал «претендента».
61
Falkus (ed.), Private Lives, p. 16.
Признаком беспокойства Генриха может служить тот факт, что в 1490–1492 годах, когда угроза со стороны Уорбека стала реальной, расходы короля на одежду достигли заоблачных уровней первых лет правления. В каждый из этих трех лет он тратил на свою одежду и одежду своей семьи 3533 фунта (1,7 миллиона по современным меркам) [62] . По-видимому, он снова пытался скрыть свою усиливающуюся неуверенность под маской внешнего великолепия.
Еще более красноречивыми являются указы об управлении королевским двором, принятые в декабре 1494 года. Они серьезно меняли состав допущенных в личные покои короля. Опасаясь, что заговорщики могут оказаться при дворе, король не хотел и далее придерживаться тщательно расписанных протоколов придворной жизни. Они позволяли слугам перемещаться между частным и публичным мирами: из кухни и прачечной в гостиные и личные покои. С этого момента личные покои Генриха стали по-настоящему личными и находились под строгой охраной. Жизнь этой части дворца не подчинялась обычным придворным правилам. Обычно дверь помещения, где находился король, охранял страж-дворянин. Теперь же страж-дворянин мог возложить ответственность «на того, кто, по его разумению, будет наилучшим образом отвечать желаниям короля и соответствовать этому поручению» [63] .
62
Lynn, Tudor Fashion.
63
Starkey, D., «Intimacy and Innovation: The Rise of the Privy Chamber,1485–1547», in Starkey, D., et al. (eds), The English Court from the Wars of the Roses to the Civil War (London, 1987), p. 76.