Частное расследование
Шрифт:
— Рагдай… Рагдай… Я сейчас… Встану! Рагдай?
Как Рагдай?!
Рагдая он застрелил — это уж точно!
— Рагдай… Милый пес! Как хорошо, что ты жив, верная, добрая псина… Сейчас, я сейчас встану!
О Боже!
Он снова услышал, почувствовал эти ужасные, вернувшие его к жизни удары и наконец понял: это стучат в дверь…
Да нет, не стучат: дверь начинают ломать!
Превозмогая мучения, немощь, Турецкий поднялся.
— Стойте! Не ломайте! Я тут… Открываю…
Он
Ворвавшийся Сергей успел подхватить его в последние доли секунды.
— Что с вами, Александр Борисович?!
За спиной Сергея находились четверо: врач, участковый милиционер и двое понятых.
Сергей перенес Турецкого в большую комнату и, уложив на диван, повернулся к сопровождавшим:
— Доктор, ваш выход! Понятые — свободны!
Через полчаса Турецкий, приведенный в чувство врачом, уже сидел на диване. Боль после укола уже почти совсем отпустила его.
Проводив участкового и врача, Сережа подсел к Турецкому:
— Ну разве так можно, Александр Борисович! За что вы меня ненавидите? Надо ж придумать такое! По телефону говорить одно, а делать здесь совсем другое!
— Я ничего не говорил по телефону.
— Ну да! Ну как же! Совсем не говорили?
— Действительно, не говорил. Ах нет, прости! Да, звонил мне мой бывший одноклассник, пьяный, идиот… Двадцать лет не звонил, а тут надумал.
— А-а-а, пьяный, идиот? — саркастически хмыкнул Сергей. — А со мной, вы не помните, вчера почти два часа по телефону беседовали?
— Нет, этого не помню.
— И ведь я слушал вас, как соловья, по телефону вы гляделись абсолютно трезвым и спокойным. Я даже выучил почти, что вы мне наплели, простите. Прямо как… Я даже уже и не знаю, как кто…
— Что ж я такого говорил-то?
— Ничего не помните? Вот это да! Вы говорили мне о заблуждениях.
— О чем, о чем?!
— Ну вот о том, что заблуждение может царствовать тысячелетия, налагать на целые народы свое железное ярмо, душить благороднейшие побуждения человечества и даже, при помощи своих рабов, своих обманутых, заключать в оковы тех, кого оно не в силах обмануть… Ну, тут вы еще по коммунякам проехались лихо — вообще по всем, ну и по Кремлю, конечно, в частности…
— И это все?
— Да нет, конечно! Потом опять вы за свое взялись: заблуждение— тот враг, с которым вели неравную борьбу мудрейшие люди всех времен; и только то, что они отвоевали от него, сделалось достоянием человечества…
—
— Ну так не я же! И кто б мог подумать, что человек, все это вещающий ровным, спокойным голосом в трубку, в это время допивает уже пятую бутылку водки!
— Сережа! — возмутился Турецкий. — Водки я не пил уже недели две, а то и три!
— Н-да? А вы на кухню-то зайдите, посмотрите!
— Ну что, Сереж, ну что на кухне? Мне тяжело еще туда идти.
— Там шесть бутылок выпитых водяры. Свинарник там такой, что — не приведи Господь! Вы кухню так отделали, Александр Борисович, как Дед Мороз Снегурочку не сделает под високосный год! Хуже, чем Содом со своей Гоморрой, право, не шучу! Рагдая не кормили двое суток! За что вы так его, как Ленин Троцкого?
— Сергей, все, что ты говоришь, я этого не делал! Клянусь. — Турецкий был вполне серьезен.
— А что вы делали тогда, расскажите мне, Александр Борисович? — устало спросил Сергей. — Пусть я не прав, так вы мне расскажите!
— Я пришел домой… Переоделся… — Турецкий замолчал, не зная, что сказать. Сказать правду было немыслимо, глупо.
— И что?
Турецкий посмотрел Сергею в глаза, а затем совершенно серьезно и четко сообщил:
— Я застрелил собаку, поговорил по телефону, после чего застрелился сам.
— Ох, вы б себя со стороны послушали: «Переоделся, застрелил собаку, поговорил по телефону, застрелился сам!» Убиться веником! Такая чушь!
— Но именно так и было, Сергей! Я не шучу!
— Вы заблуждаетесь, Александр Борисович! И это плохо. Вот послушайте, — Сергей откинулся в кресле и процитировал, видно, ночную речь Турецкого по телефону: — «Нет безвредных заблуждений, и подавно нет заблуждений достойных и священных… Но истина, придет время, восторжествует! И скорее солнце пойдет вспять, чем познанная истина, выраженная с полной ясностью, снова подвергнется изгнанию. В этом и заключается великая сила истины: ее победа трудна и мучительна, но, однажды одержанная, она уже не может быть отторгнута…» Вы мне лучше скажите, вы хоть помните, где вы водку-то покупали?
— Нет, не помню. И как пил ее — тоже не помню, я уже сказал тебе.
— А вот посмотрите, что вы сделали! Вот это я нашел на кухне…
Сергей достал из кармана и показал Турецкому его «марголин».
— Ваш?
— Мой.
— Пуста обойма-то. Куда стреляли-то? Пять раз. И шестой в стволе, а?
— Да никуда я не стрелял! — Турецкий был уже не рад, что вернулся к жизни.
— Да нет, стреляли же, как пить дать, стреляли! Сейчас я и дырки вам найду наверняка.