Частное расследование

Келлерман Джонатан

— Похоже, это огромная комната.

— Там не одна комната, а целая куча. Есть спальня и ванная, и комната для одевания с зеркалами и лампами вокруг них, рядом с моим стенным шкафом. И игровая комната — там почти все игрушки, только мягкие звери в спальне. Джейкоб называет спальню детской, то есть комнатой для малыша.

Она нахмурилась.

— Джейкоб обращается с тобой, как с малышкой?

— Нет! Я уже с трех лет не сплю в детской кроватке!

— А тебе нравится, что у тебя такая большая комната?

—

Нет! Я ее ненавижу! Я никогда туда не вхожу.

Виноватое выражение вернулось на ее лицо.

До конца сеанса оставалось две минуты. Она так и не сдвинулась со стула с тех пор, как вошла в кабинет и села.

Я сказал:

— Ты прекрасно работаешь, Мелисса. Я очень много для себя узнал. Давай сейчас остановимся, ты не против?

Она заявила:

— Мне не нравится быть одной. Никогда.

— Никому не нравится долго быть одному. Даже взрослые этого боятся.

— Мне это не нравится никогда. Только после дня рождения, когда мне исполнилось семь лет, я стала ходить в туалет одна. Когда закрываешь дверь и тебя никто не видит.

Она откинулась на спинку стула и смотрела на меня с вызовом в ожидании неодобрения.

Я спросил:

— А кто ходил с тобой до того, как тебе исполнилось семь лет?

— Джейкоб и мама, и Мадлен, и Кармела — до того, как мне исполнилось четыре года. Потом Джейкоб сказал, что я теперь уже большая девочка и что со мной должны быть только женщины, и перестал ходить. Потом, когда мне стало семь лет, я решила пойти туда одна. От этого я плакала, и у меня болел живот, и один раз меня вырвало, но я это сделала.Сначала дверь была закрыта немного, потом совсем, но я ее все-таки не запирала.Никак не могла.

Я сказал."

— Ты сделала все очень хорошо.

Она нахмурилась.

— Иногда мне все равно там страшно и хочется, чтобы кто-нибудь был — не смотреть, а просто так, за компанию. Но я никого не прошу.

— Очень хорошо, — заметил я. — Ты боролась со своим страхом и победила его.

— Да, — согласилась она. И удивилась. Явно впервые тяжкое испытание оборачивалось для нее победой.

— А твоя мама и Джейкоб говорили тебе, что ты сделала хорошее дело?

— Угу. — Она махнула рукой. — Они всегда говорят приятное.

— Но ты и правда сделала хорошее дело. Победила в трудном бою. Это значит, что ты можешь победить и в других боях — можешь побороть и другие страхи. Один за другим. Мы можем работать вместе: выбирать те страхи, от которых ты хочешь избавиться, и составлять план, как мы будем это делать, шаг за шагом. Не спеша. Так, чтобы тебе никогда не было страшно. Если хочешь, мы можем начать в следующий раз, когда ты придешь, — в понедельник.

Я встал.

Она осталась сидеть.

— Я хочу еще немного поговорить.

—

Мне бы тоже этого хотелось, Мелисса, но наше время кончилось.

— Ну, совсем немножечко. — Это прозвучало с намеком на плаксивость.

— Нам в самом деле пора закончить на сегодня. Встретимся в понедельник, ведь это только...

Я коснулся ее плеча. Она сбросила мою руку, и ее глаза наполнились слезами.

Я сказал:

— Извини, Мелисса. Жаль, что мы не...

Она вскочила со стула и погрозила мне пальцем.

— Если ваша работа — помочьмне, то почему вы не хотите помогать мне сейчас?— Она топнула ногой.

— Потому что наши с тобой занятия должны кончаться в определенное время.

— Почему?

— Думаю, ты сама знаешь.

— Потому что к вам придут другие дети?

— Да.

— Как их зовут?

— Я не могу обсуждать этого, Мелисса. Ты забыла?

— А с какой стати ониважнее меня?

— Они не важнее, Мелисса. Ты очень важна для меня.

— Тогда почему вы меня выгоняете?

Я не успел ответить; она разрыдалась и направилась к двери, ведущей в приемную. Я пошел за ней, в тысячный раз подвергая сомнению святость этих трех четвертей часа, это языческое поклонение часовому механизму. Но я также понимал всю важность ограничений. Для любого ребенка, но особенно для Мелиссы, у которой их было, по-видимому, очень немного. Для Мелиссы, которая была обречена прожить годы, когда складывается личность ребенка, в ужасном, безграничном великолепии сказочного мира.

Нет ничего страшнее, чем сказки...

Когда я вошел в приемную, она тащила Хернандеса за руку, плача и повторяя: «Идем же, Сабино!» Он поднялся с испуганным и озадаченным лицом. Когда он увидел меня, выражение озадаченности сменилось подозрительностью.

Я сказал:

— Она немного расстроена. Передайте ее матери, чтобы она позвонила мне как можно скорее.

Непонимающий взгляд.

— Su madre, — пояснил я. — El telefono. Я приму ее в понедельник, в пять часов.

— Оке. — Он пристально посмотрел на меня и смял свою шляпу.

Мелисса дважды топнула ногой и заявила:

— Как бы не так! Я больше никогдане приду сюда! Никогда!

Она дернула его за шершавую коричневую руку. Хернандес стоял и продолжал изучающе смотреть на меня. В его слезящихся темных глазах появилось жесткое выражение, словно он обдумывал, какой карой мне воздать.

Я думал о том, сколько защитных слоев окружали этого ребенка, и о неэффективности всей этой охранной системы.