Часы без стрелок
Шрифт:
Дом судьи находился в другом районе, и Джестер не слышал взрывов; он узнал о том, что произошло, только утром. Судья, ставший к старости очень сентиментальным, дал волю своим чувствам. Мягкий по натуре и страдающий размягчением мозга старик отправился в больничный морг. Ему было явно не по себе. На труп он смотреть не захотел, но приказал перевезти его в похоронное бюро и выдал пятьсот долларов на похороны.
Джестер не плакал. Он старательно завернул партитуру «Тристана», которую он надписал Шерману, и запер в один из отцовских сундуков на чердаке.
Всю ночь шел дождь, но к утру прояснилось, и небо, как всегда после долгого дождя, было ясное и нежно-голубое.
— Отец дома? — крикнул он одному из ребят.
— Нету, — ответил мальчик.
Джестер вернулся домой. Он взял пистолет, тот самый, из которого застрелился отец, и положил в машину. Потом он медленно поехал по улицам города, свернул на фабрику и вызвал Сэмми Лэнка. Его и там не оказалось. Фальшивые звуки «Собачьего вальса», выводок детей, злая обида, что он не может найти их отца, — все это было как дурной сон: чтобы стряхнуть его, он заколотил кулаками по баранке.
Джестер боялся за Шермана, но в душе ни минуты не верил, что замысел приведут в исполнение. Нет, так в жизни не бывает. Все это как дурной сон. «Собачий вальс», разбитый рояль и поиски Сэмми Лэнка. Когда Джестер снова двинулся в путь, он сразу увидел Сэмми Лэнка, слонявшегося возле аптеки мистера Мелона. Джестер отворил дверцу машины и поманил его.
— Сэмми, хотите поехать со мной на аэродром? Я покатаю вас на самолете.
Сэмми, ничего не подозревая, самодовольно осклабился и подумал: «Вишь, какой я стал знаменитостью — даже Джестер Клэйн и тот приглашает меня покататься на самолете». И он с полной готовностью полез в машину.
Джестер сперва усадил в учебный самолет Сэмми, а потом перелез через него на соседнее сидение. Пистолет он положил в карман. Прежде чем самолет оторвался от земли, он спросил:
— Вы когда-нибудь летали?
— Нет, сэр, — ответил Сэмми, — но я не боюсь.
Джестер безупречно поднял самолет в воздух. Голубое небо и свежий ветер немного его оживили. Самолет взбирался все выше.
— Это вы убили Шермана Пью?
Сэмми осклабился и кивнул.
Произнеся имя Шермана, Джестер снова почувствовал, как сердце его екнуло.
— У вас есть страховка?
— Не… Ничего у меня нет, кроме детишек.
— А сколько их у вас?
— Четырнадцать, — сказал Сэмми. — Но пятеро уже большие. — Сэмми смертельно боялся, поэтому он все время глупо ухмылялся и, не умолкая, болтал: — У нас с женой чуть было не получилась пятерня. Родилось трое парнишек, а потом еще двое. Как раз после того, как появилась та пятерня, в Канаде, а у нас они были первенькие. Как подумаем с женой о тех, канадских, — и богатство у них и слава, а мамаше с папашей тоже ведь перепало деньжат, — внутри у нас так и защекочет. Мы чуть-чуть не вытянули счастливый билет, и всякий раз, когда жене подходило время рожать, думали: вот она, пятерня! Но получались только тройняшки да близнецы, а то и вовсе по одному… Раз мы с женой даже свезли своих малышей в Канаду — поглядеть на тех пятерых в их маленькой стеклянной детской. И все наши детишки схватили корь.
— Так вот почему у вас столько детей!
— А как же? Думали вытянуть счастливый билет. Мы ведь с женой как нарочно скроены, чтобы рожать близнецов и тройняшек. Но не вытянули. Правда, в «Миланском курьере» напечатали статью о наших тройняшках. Мы ее — в рамку и на стену в зале повесили. Трудно приходилось — шутка ли, прокормить такую ораву, но мы не унывали.
Слушая этот рассказ, Джестер чувствовал пронзительную жалость и отвращение. Он рассмеялся, но в его смехе была только горечь. А раз он смеялся и чувствовал жалость, он уже не мог пустить в ход пистолет. Ибо в этот миг в нем дало росток сострадание, взращенное горечью утраты. Джестер незаметно вынул из кармана пистолет и кинул его за борт самолета.
— Что это? — с ужасом спросил Сэмми.
— Ничего, — сказал Джестер. Он повернул голову: Сэмми позеленел от страха. — Хотите, пойдем на посадку?
— Зачем? — сказал Сэмми. — Я не боюсь.
И Джестер снова сделал круг.
Если смотреть вниз с высоты в две тысячи футов, то на земле царит порядок. Город, даже Милан, выглядит аккуратным, как маленькие серые соты, и законченным. Пространство кажется расчерченным по правилам, более верным и математически точным, чем право собственности и нетерпимость, — темные параллелограммы сосновых лесов, квадраты полей, четырехугольники лужаек. В такой безоблачный день небо вокруг самолета — слепое однообразие голубизны, непроницаемое для глаза и воображения. Но внизу — земля кругла. Земля имеет пределы. С такой высоты не видно человека и его унижения. Земля с большой высоты совершенна и гармонична.
Но порядок этот чужд нашей душе, и, чтобы любить землю, надо подойти к ней поближе. Когда скользишь вниз, прямо над городом и его окрестностями, все распадается на огромное многообразие явлений. Город мало меняется в разные времена года, но природа вокруг — всегда разная. Ранней весной поля похожи на заплаты из грубой серой шерсти — одна в одну. А вот уже различаешь посевы: серо-зеленые хлопка, густые и похожие на паучьи лапы — табака; сверкающе-зеленые — хлебов. Когда сужаешь круги, самый город выглядит путаным и нелепым. Видишь потайные углы жалких задних дворов, серые изгороди, фабрики, плоскую ленту главной улицы. С воздуха люди кажутся вросшими в землю и неживыми, как заводные куклы. Они как будто по чьей-то воле движутся в море случайных бедствий. Глаз их не видишь. А в конце концов это становится невыносимым. Весь земной шар, увиденный издалека, не стоит долгого взгляда в глаза одного человека. Даже в глаза врага.
Джестер поглядел в глаза Сэмми, круглые от ужаса.
Его одиссея страсти, дружбы, любви и мести была окончена. Джестер мягко посадил самолет и выпустил Сэмми Лэнка, чтобы тот мог похвастать в своей семье, какой он теперь знаменитый человек, если даже Джестер Клэйн взял его покататься на самолете.
14
Сначала Мелон огорчался. Когда он увидел, что Бенни Уимз стал покупать в аптеке Уэлена, а шериф Мак-Колл больше не заходит к нему выпить кока-колы, он огорчался. Он говорил себе: «Ну его к черту, этого Бенни Уимза; ну его к черту, шерифа». Но где-то в душе он был неспокоен. Неужели та ночь нанесла ущерб доброму имени аптеки и его торговле? Стоило ли ему занимать тогда такую непреклонную позицию? Мелон сомневался, мучился и никак не мог ответить на этот вопрос. Волнения совсем подорвали его здоровье. Мелон делал ошибки, путался в цифрах, а ведь он был всегда таким хорошим бухгалтером. Он выписывал неправильные счета, и покупатели жаловались. У него не было сил расхваливать свои товары. Он сам понимал, что все идет под откос. Ему хотелось поскорее добраться домой, и часто он целые дни валялся на двуспальной кровати.