Часы любви
Шрифт:
Положив ладонь на позолоченную дверную ручку, Равенна внезапно запаниковала. Возможно, Тревельян не будет рад ее появлению. Более того, он может счесть подобное вторжение в его личную жизнь достойным всяческого осуждения. Равенна припала ухом к двери. За ней не было слышно ни звука. Человек, сидевший при свечах, находился в одиночестве.
Равенна медленно приоткрыла дверь.
Тревельян сидел в кресле лицом к очагу, над которым висел портрет женщины, судя по сходству с ним, его матери.
– Милорд, – проговорила Равенна негромко.
Он повернул голову. Если появление гостьи удивило или обрадовало Ниалла, лицо его не
– Что ты делаешь здесь? – спросил Тревельян.
Равенна вспыхнула.
– Я… я пришла попрощаться с вами. Я уйду на рассвете.
Она встретила его взгляд, но не стала входить в комнату: зачем входить в логово дракона.
– Ты по-прежнему выглядишь нездоровой, нет нужды торопиться. – Поднявшись из кресла, он подошел к ней и, взяв за руку, подвел к креслу, стоявшему напротив него. Большое, старомодное, с подголовником, оставшееся от предыдущего века, оно словно приняло Равенну в свои объятия.
– Я… я не хотела беспокоить вас, – проговорила Равенна.
– Так почему же ты сделала это?
На этот вопрос невозможно было ответить. Она сама не знала, зачем разыскивать графа. Конечно, она охотно поболтала бы с кем-нибудь перед сном, но разве может оказаться приятным разговор с лордом Тревельяном.
Она сжимала и разжимала внезапно вспотевшие руки.
– Я же сказала вам. Я пришла, чтобы проститься…
– Нет.
Такой ответ не предоставлял никакой опоры, и Равенна неторопливо добавила:
– И чтобы поблагодарить вас за книгу.
– Понимаю.
Он глядел на нее из кресла такой далекий и такой близкий… Их разделяла буквально протянутая рука. Равенна видела глаза графа – зеленые камни, омытые глубокими водами.
Равенна встретила их взгляд – жуткий, неодобрительный – со всей отвагой, на которую была способна. Граф всегда с неприязнью относился к ней, и с каждой ее попыткой добиться уважения неприязнь эта лишь усугублялась, теперь Равенна все острее это ощущала.
– Что во мне плохого? Что заставляет вас глядеть на меня подобным образом? – прошептала она.
– В тебе нет ничего плохого. Ты прекрасна. Настолько прекрасна, что… – взгляд его, оторвавшись от лица Равенны, скользнул вниз. На ней было то же синее платье, что и на похоронах Питера Магайра. В такой одежде не завоевывают поклонников, но граф и не замечал, во что она была одета. Он смотрел в самую глубину и не видел того, что оставалось на поверхности. – …так прекрасна, что мне хотелось бы…
Их взгляды встретились, и Равенна дрогнула перед тем, что говорили ей его глаза. И еще перед волнением, которое они вселяли в нее.
– Будешь ли ты моей любовницей, Равенна? – произнес он вслух то, что уже было высказано взглядом.
Глубоко вздохнув, Равенна уставилась на графа. Все сделалось теперь настолько простым. В этом месте девушке полагалось отказать негодяю и вылететь из комнаты в праведном негодовании. Вне сомнения, Кэтлин Куинн сейчас выскочила бы из кресла и, ударив Тревельяна по лицу, подослала бы брата в замок – прирезать мерзавца.
Однако Равенна подобной возможности не имела. Она всегда помнила, что является бедной сиротой, и к тому же ирландкой. Образование не могло возвысить ее. Оно только мучило Равенну, лишь усиливая в ней неудовлетворение выпавшим ей жребием. Не имея ни семьи, ни друзей, способных защитить ее, она не могла привлечь Тревельяна к ответственности
Молча поднявшись, она направилась к двери.
– Ты не ответила мне, – прозвучал голос за ее спиной.
Равенна повернулась к графу, задетая не только оскорбительным предложением, но и тем, что она – оказывается – едва ли не хотела принять его; если бы не обостренное чувство самосохранения, инстинкт, порожденный и воспитанный ее низменным происхождением, увы, она, возможно, и согласилась бы.
– Нет. Я отвечаю – нет. – Равенна поглядела ему в глаза.
Граф не поднялся из кресла, странное разочарование угадывалось на его лице. Голос его сделался спокойным, едва ли не зловещим.
– Равенна, я не делаю тебе предложения. Я задаю вопрос. Должна ли ты стать моей любовницей?
– Что заставляет вас задавать такой вопрос?
В глазах Ниалла мелькнул огонек.
– Мне объяснили, что у меня нет выхода. Столько лет мне твердили, что моя судьба предопределена. – Граф кивнул на портрет красавицы, висящий над камином. – Она была во многом похожа на тебя, Равенна. Мать моя была из простых, бедной ирландкой, но любовью своей она привязала к себе моего отца на всю жизнь. Они обошлись без гейса. Они поженились, и оттого, как говорят, в Лире царит покой. Тревельяны обязаны жениться на простолюдинках, и чтобы не вышло иначе, на них еще наложили гейс. – Встав, он подошел к ней, пронзительным взором заглядывая в самую душу. – Словом, меня терзает этот вопрос, он уже доводит меня до безумия: станешь ли ты моей любовницей, Равенна? Ну, а если нет, как мне завоевать тебя? Хватит ли мне денег, чтобы скрыть ими свой возраст? Хватит ли очарования, чтобы соблазнить тебя после того, как потерпел фиаско Чешэм?
– Вы любите меня? Это ваш единственный шанс, другого не будет ни у одного мужчины. – Она высоко подняла голову, гордостью, словно крепостной стеной, защищая хрупкие чувства.
Покачав головой, он поглядел на нее словно на глупого младенца.
– Люблю ли я тебя? Какая глупость. Дело вовсе не в том. Это ты должна полюбить меня. Этот гейс, это мое проклятие утверждает, что я должен добиться любви женщины. И все говорят, что эта женщина – ты, Равенна.
Она поглядела на Тревельяна, медленно покоряясь потрясению. Разговор заинтриговал ее, более того – испугал, однако в этом безумии угадывался некий смысл. Итак, на нем лежит гейс, связанный с ней. Так вот почему даже сейчас на ее пальце остается колечко с гадюкой Тревельянов. Гейс правил всем ходом событий, и наверняка уже не первый год. Быть может, эта история началась еще до ее появления на свет.
Равенна в ужасе прикрыла рукой губы. Почему же Гранья ничего не говорила ей об этом? Почему не предупредила свою внучку? Или Гранье все было давным-давно известно, и она просто помалкивала? Неужели обо всем этом ведал и весь Лир и небеса над ним, и только она сама ничего не знала?
Мысль эта вывела Равенну из равновесия. Девушке не хотелось верить, что до сих пор поступки Тревельяна определялись гейсом. И все же в словах его могла быть истина, тем более что кольца их были так схожи. Теперь ей стал понятным необъяснимый интерес, который проявил к ней Тревельян. Судьба и кое-кто из стариков графства пытались соединить их, но гейс не учитывал ее сопротивления. Столь же очевидно, он ничуть не считался с изменчивой природой любви.