Часы любви
Шрифт:
Аквамариновые глаза Тревельяна вспыхнули удивлением, к которому примешивалась подозрительность.
– Как вам превосходно известно, отец, мой день рождения завтра. Ведь именно вы крестили меня по просьбе матери, хотя сам я, признаюсь, не ощущаю нужды посещать мессу.
– Ваша мать была доброй католичкой, и она сейчас на небе, я в этом не сомневаюсь.
– А мой отец? – глаза молодого человека чуть потемнели, сделавшись более злыми.
Священник неловко шевельнулся в кресле.
– Графа связывали с его Церковью ирландские корни. Но это не означает, что
Ниалл едва не улыбнулся.
– Touche, отец; однако вы еще не объяснили причину своего визита. Она, конечно же, не связана с моей годовщиной…
– Ах… это не так. Помнится, вы родились в полночь? В ночь Бельтана, самую волшебную ночь кельтского года, когда друиды пировали в честь своего Бела [15] . Через несколько часов вам исполнится двадцать лет. Вполне подходящий возраст, чтобы обручиться с невестой. Тревельян, наконец, расхохотался.
– Да о чем вы?
15
Одно из божеств древнего мира, семитический Ваал, славянский Бел-Бог и проч.
Священник подвинулся вперед на край кресла. Лицо его стало серьезным.
– Сын мой, слыхали ли вы, что такое гейс?
– Конечно, я знаю, что такое гейс, если вы об этом. – Тревельян произнес это слово на гэльский манер – гейш. Глаза его грозно блеснули. – Быстро же вы забыли о том, что я – сын моей матери.
Однако молчание священника говорило, что он имел в виду вовсе не это.
Тревельян мрачно усмехнулся.
– Что? Вы хотите сказать, что на мне лежит гейс? Ну-ка, как это определяется точно… нечто вроде старинной обязанности, долга чести или обряда, который следует выполнить, чтобы тебя не поразило несчастье? Правильно?
– Правильно.
– И на мне лежит гейс?
– Гейс лежит на всех мужчинах из рода Тревельянов. Такова цена, которую они заплатили за землю, которую вы теперь зовете своей.
Ниалл глядел на священника с откровенным недоверием.
– Что вы говорите, отец. Конечно, Ирландия не успевает угнаться за современностью, но вы-то, наверное, не верите во все эти кельтские глупости.
– Римско-католическая церковь не верит в подобные вещи.
– И к ней, как я полагаю, вы относите себя?
Отец Нолан потянулся к руке молодого человека.
– В Ирландии я прожил много лет. А живя в древнем краю, трудно не верить в то, что осталось от древности.
– Отец мой, – прервал его Ниалл. – Сейчас 1828 год. Галлы давно скончались… Со своими друидами, ведьмами и гейсе. – Он кивнул на книги. – Во всех этих томах – а я прочел каждый – гейс не считается чем-то естественным. Ну, а что сказали бы об этом в Тринити, трудно и представить.
– Я знаю, что это может показаться сказкой, однако вы должны выслушать.
– Но это нелепо.
– Ниалл, вы – современный, образованный человек. Неужели же в Тринити вас учат лишь этому? Фактам, цифири и всему, что можно потрогать руками? Я спрашиваю вас, неужели реальна
Восторженный тон священника рассердил Тревельяна. Голосом тихим, словно обращаясь к глупцу, он произнес:
– Конечно, обо всем этом можно задуматься, но не принимать же всерьез чародейство и фейри… все эти дурачества ослов-ирландцев.
Отец Нолан ударил кулаком по мягкому подлокотнику:
– Иной мир рядом с нами. Он присутствует внутри наших гэльских умов, он – часть нашего существа, от которой не избавиться ни одному человеку!
Рот Тревельяна вытянулся в тонкую ниточку.
– Сохранение подобных традиций не укрепляет власть короны над этим островом. В любом случае они только делают Ирландию смешной. – Поглядев на старика священника, Ниалл смягчился, но лишь слегка. – Я не хочу участвовать ни в чем подобном, отец. Я не хочу так поступать с нашей Ирландией. Да будет ли когда-нибудь разум цениться на этом острове наравне с ворожбой.
– Ниалл, вы превозносите интеллект лишь потому, что стремитесь убежать от того, что внутри вас… Тем не менее слушайте: как бы вы ни бежали, однажды внутренняя сущность победит. По крови вы ирландец, как и я сам. Гаэл жив, он внутри вас. И будьте готовы к его победе, иначе вы сгинете.
– Приступим к делу, отец. Назовите мне цель своего приезда, и покончим с пустым разговором, – буркнул Ниалл, сверкнув глазами.
– Суть этого дела знает только совет. Мы встретимся сегодня, и все станет ясным. Вы узнаете суть своего гейса, а потом примете то решение, которое сочтете нужным.
– Совет? – Брови Тревельяна сошлись к переносью. – Неужели гейс Тревельянов знают все, кроме самих Тревельянов?
– Ваши родители сами встретились и полюбили друг друга. Гейс был не для них, и поэтому им не рассказали о нем. Но вы… вам уже двадцать, и у вас еще нет невесты. К тому же крест дал нам знак приступить к делу.
– Крест? А это еще что за чушь?
– Прошу вас, сын мой. – На лице отца Нолана появилось тревожное выражение. – Порадуйте нескольких стариков. Придите к ним и выслушайте свою судьбу. Тогда вы получите власть над нею.
Откинувшись назад, Тревельян долгое время взирал на священника. А потом словно с отвращением закрыл глаза и испустил давно сдерживаемый вздох.
– Я встречусь с вашим советом, отец. Выпрямившийся в кресле священник казался еще более утомленным, чем прежде.
– Хорошо, мой сын. Хорошо.
– Но это обойдется вам в целый год непосещения мною воскресной мессы. – Тревельян дернул за шнурок, вызывая Гривса, чтобы тот приготовил карету.
Четверо пожилых мужчин собрались в приходском доме Драммонда, пока буря ярилась в небесах над их головами. Четверо стариков, лица которых избороздили оставленные тайной морщины. Миссис Двайер выставила чай и медовые пирожки на столе священника, Тревельян оглядывался, ощущая себя скорее сторонним наблюдателем, чем объектом внимания.