Часы зла

Курцвейл Аллен

— Сдается мне, вас вполне можно засудить за незаконное вторжение в частные владения.

— Мы никаких законов не нарушали. Ворота были открыты.

Штольц окинул Джессона скептическим взглядом.

— Это посреди ночи, да? Когда в здании нет ни одного сотрудника? Что ж, пусть полиция решает.

— Погодите минуту, — сказал Джессон. — Уверен, мы сможем решить эту проблему в частном порядке. Я был готов предложить вам…

— Извините, дружище, но ведь вы сами видели записку. Время пришло. — И с этими словами Штольц снова надавил на кнопку пульта дистанционного

управления.

Сначала на экране возникла огромная гильотина, которую мы видели на входе в ангар. Затем появился другой план — камера опустилась, и на экране возникла «Королева». Она лежала на деревянной плахе прямо под лезвием гильотины.

— Прекратите! — крикнул Джессон.

Крупный план: увеличенные зубчатые колесики часов движутся по сапфировым палетам. Крошечный золотой молоточек поднимается и опускается, издавая мелодичный звон.

— Пожалуйста! — взмолился Джессон. — Неужели мы не можем договориться по-хорошему?

Фигура в черном плаще с капюшоном приблизилась к плахе и поправила часы — так, чтобы смертоносный удар пришелся прямо по ним. И тут мы заметили, как из-под плаща высунулась бледная рука с татуировкой на запястье.

Затем без всякого предупреждения, без барабанного боя и пения фанфар нож начал опускаться.

Эти три секунды показались нам вечностью. Штольц специально показывал все в замедленной съемке. И вот нож рухнул. Результаты, как и следовало ожидать, оказались плачевными.

Все это время я не сводил глаз с Джессона. Он зажмурился, а на лице возникла гримаса боли и беспомощности. Мне даже стало жаль его. Не слишком ли далеко мы зашли?

У Штольца же сомнений на этот счет не было.

— Вот это, старина, я называю современной технологией резки.

Разрушения, произведенные гильотиной, были по ужасу своему сравнимы разве что с полотнами Брейгеля и сценами из фильмов Бунюэля.

Штольц же перекручивал пленку обратно и продолжал демонстрацию фильма. Гильотина поднималась и опускалась, производя жестокие разрушения. И с каждым ее ударом Джессон, казалось, заново умирал.

Снова крупным планом фигура в капюшоне, крупным планом бледная рука с татуировкой. Вот она поправляет брегет на плахе. Вот крупным планом гильотина, вот она медленно опускается. И приходит конец «Марии Антуанетте».

Глава 58

Но только это был еще не конец.

Я заранее настроился насладиться расправой над предателем. Для чего, собственно, и затевались все эти трюки с бегающим лучом прожектора, гильотиной и прочее. Но почему вместо торжества над Джессоном я испытывал горечь и жалость? Почему при выезде из ворот комплекса, когда я косился на человека, сердито бормочущего что-то себе под нос на сиденье автомобиля, мне вдруг начало казаться, что я совершил большую ошибку? При виде его страданий мне отнюдь не стало легче.

Впрочем, оценка моей реакции оказалась неточной и, как впоследствии выяснилось, его реакции — тоже.

Ко времени, когда мы добрались до «Фестиналенте», Джессон немного оправился. Нет, веселее он не стал, но,

по всей видимости, твердо вознамерился осмыслить только что виденное и пережитое.

— Это световое шоу, плывущая в воздухе «Королева», фильм о ее мнимой казни… Нет, мы серьезно недооценивали мистера Фредерика Р. Штольца. — Я осторожно кивнул, и хотя мне страшно хотелось спросить, почему именно «мнимой», промолчал. — Не могу отделаться от ощущения, что все это представление отдавало фальшью. Он бы ни за что не уничтожил «Марию Антуанетту» из желания унизить меня.

— Но, похоже, все же пошел на это.

— Не убежден. — К моему изумлению, все подозрения Джессона сконцентрировались исключительно на Штольце. Он позвонил Эндрю и велел принести печенья, но, не дождавшись, вдруг резко поднялся из кресла. — Идемте со мной, — скомандовал он и повел меня в галерею механических чудес.

Проходя мимо фонографа, я испытал сильнейшее желание ухватить Джессона за шиворот и крикнуть: «Я обнаружил ваш идиотский свиток!» Но тут же спохватился и постарался держать себя в рамках.

— Так и знал, что все это фальшивка! — воскликнул вдруг Джессон.

— Но почему?

— Знаю, и все. В том, что мы видели казнь часов, сомнений нет. Но я уверен, то был вовсе не наш брегет. — Он объявил об этом, стоя рядом со своими драгоценными pendule sympathique.

— С чего вы это взяли?

Джессон снял чехол, защищающий раритет от пыли, и указал на напольные часы и карманные часики, угнездившиеся в специальной выемке.

— Звон, который мы слышали в фильме.

— А что не так со звоном?

Джессон протянул руку и начал крутить стрелки больших часов.

— Помните, как они звучали перед тем, когда «Королева» была… — Он выразительно чиркнул себя ладонью по горлу.

— Ну, забыть это трудно.

— Как бы вы описали этот звон?

— Не знаю. Мрачный? Похоронный?

— Да ничего подобного! — Джессон завел часы. Раздался звон. Ничего общего с той музыкой, что мы слышали в фильме Штольца. Ну вот вам, пожалуйста. Доказательство того, что все это фальшивка, придуманная Штольцем. У брегетов масса неоспоримых достоинств, но все они обладают одним весьма существенным недостатком. Невыразительным бемольным звоном. Это отличительная черта всех брегетов. А «Мария Антуанетта» Штольца пела мелодично, как птичка. Ни у одного из брегетов нет и не было такого красивого звона. А стало быть… звон поддельный. И если это так, то и все остальные ухищрения Штольца не выдерживают никакой критики. Наверное, он просто обезумел от зависти, от желания завладеть моей кожаной шкатулкой.

— И что же теперь нам делать?

Джессон бережно зачехлил часы.

— Вернуться к исходной позиции.

Через секунду-другую я сообразил:

— Так вы считаете, у Штольца нет часов? Но вы же были уверены! К тому же в вашем свитке… — Я осекся, но слово, как известно, не воробей. И потом с меня было достаточно. — Все кончено, мистер Джессон.

— Что именно?

Указав на часовой механизм, я со значением произнес:

— Хозяин и раб отныне не вместе.