Чаттертон
Шрифт:
В ванной его вырвало. Он не осмелился причесаться, потому что у него были чужие волосы. Он оделся. Он вышел из дома. Почувствовав жажду, он вошел в кафе и с удовольствием отметил, как ярко смотрится еда на столиках. Он огляделся, желая поделиться с кем-нибудь своей радостью, и заметил, что перед всеми едоками разложены небольшие горки химикалий: фиолетовые, желтые, зеленые и черные. Чарльз взялся за чашку чая; ее левая сторона была холодной, а правая – горячей. Мир вокруг был расчерчен на полосы, будто схвачен медными обручами. Поднявшись, Чарльз рухнул на месте, и ему помогли выбраться из кафе. Вместо левой стороны он пошел по правой. Посреди улицы его кто-то остановил; он
Проехала синяя машина, потом красная, и их яркие цвета тоже внесли в окружающий мир что-то болезненное. Он взглянул на дома и людей, видневшихся в домах, и эти огоньки слились, образовав параболу, тянувшуюся к небу. Сколько же тут лиц? Душ здесь нет – одни только лица. И что это за вода струится по его лицу? Ей имя – дождь, иль крик, иль коростель. И это дар. И вот все эти люди – да, ведь это люди, – открывали рты и зачем-то шумели. На них была разноцветная одежда, и они передвигались с места на место. Всё находилось в движении. Всё соприкасалось со всем, и Чарльз наблюдал, как по левому углу перемещается солнце. Мир был чересчур ярок. Я в темнице, подумал он, и этот яркий свет будет сторожить меня, пока не выйду с песней на свободу. Он свернул в аллею, и его опять стошнило.
Он сидел у фонтанчика, прислонившись спиной к его круглой чаше. Словно мрамор, о! – сказал он, и в тот же миг, отвлекшись, услыхал стук молотков, звуки дрели и голоса рабочих, перекликавшихся между собой. На улице за небольшим общественным садом, где он сидел, строился дом, и Чарльз задумался об участи одинокого кирпича: быть может, его подобрали из развалин какого-нибудь другого, более старого дома, а теперь снова пускали в дело. И вот уже Чарльзу представлялись все дома на свете: они вырастали и рассыпались под тяжестью его собственного дыхания. А может быть, этот кирпич изготовили совсем недавно – вылепили и обожгли в одно прекрасное утро, когда счастье кирпичного мастера передалось его материалу. И так, кирпичик за кирпичиком, создавалось настроение нового дома.
Эти звуки терзали его голову, и он наклонился к самой земле. В верхушках деревьев поднялся ветер, их ветви закачались над ним, медленно стряхивая на землю бурую листву…
Пробудившись, он заметил, что листья унесло ветром, а перед ним стоит юноша. Его рыжие волосы были зачесаны назад. Он пристально смотрел на Чарльза, а затем коснулся его руки, будто остерегая его.
– Значит, ты болен, – произнес один.
– Я знаю, что болен, – ответил другой.
Он собирался подняться.
– Не сейчас. Не сейчас. Я еще приду повидать тебя. Не сейчас.
Чарльз не знал, что ответить, а когда снова поднял взгляд, юноши уже не было. Ветер унялся, и, слушая, как за его спиной журчит вода в фонтане, Чарльз понял, что боль прошла. Он быстро встал, протер глаза и зачерпнул воды из фонтанчика. Пить он не хотел – ему просто хотелось ощутить ее колыханье в своих сомкнутых ладонях. А потом он разбрызгал ее по лицу и волосам.
– Пора закрывать, – послышался чей-то голос сзади, и Чарльз обернулся, надеясь увидеть того самого юношу, который разбудил его минуту назад. Но это был парковый сторож. Он стоял у открытых железных ворот, выходивших на шумную улицу, и ухмылялся. – Напрасно вы разговариваете с самим собой, сказал он. – Это первый признак.
Чарльз в ответ рассмеялся.
– Но признак слабости иль признак горя? – Он сумел превозмочь свою болезнь, хотя она и нанесла ему тяжкий удар, и теперь, испытав облегчение, он уже не задавался вопросом –
– Мне было плохо, – сказал он, – но теперь мне стало лучше. – И шагнул за ворота.
4
– Смотри-ка, – сказал Чарльз. – Викторианец. Ну разве не милашка?
Филип мельком взглянул на бронзовую фигуру Изамбарда Кингдома Брюнеля, [25] державшего на коленях шляпу в форме печной трубы. Прямо над его головой светилась вывеска со словами «Место встречи», а рядом с ним стояла другая фигура, поменьше – паддингтонский медведь с ящиком для пожертвований в пользу Ассоциации бездомных семей.
25
И. К. Брюнель (согласно Британской энциклопедии: 1806–1859) выдающийся британский инженер, сконструировавший первый трансатлантический пароход. В 1833 г. он ввел на железных дорогах ширококолейные рельсы взамен прежних узкоколейных, что позволило поездам развивать высокие скорости. Под его началом в западной Англии было проложено более 1600 км железных дорог.
– «1805–1851», – прочитал Чарльз надпись перед сидящей фигурой. Значит, он умер молодым. – И они направились к своей платформе, проходя под сводчатой, из стекла и железа, крышей Паддингтонского вокзала, и звуки этого старого здания раздавались вокруг них гулким эхом.
Когда Чарльз расположился поудобнее в вагоне, выложив перед собой на столик плитку молочного шоколада «кэдбери», билет, два яблока и Большие ожидания, в бумажной обложке, поезд Лондон – Бристоль, по расписанию выезжавший в 9.15, тронувшись, уже отъезжал от станции. Филип поглаживал свою бородку и мрачно глядел в запломбированное окно, а его спутник чертил свои инициалы по стеклу, на котором слой пыли затуманивал открывавшийся вид.
– Ройял-Оук – Королевский дуб, – сказал Чарльз. – Красивое название.
– Бывший лес. – Филип взглянул на ярко-красные кирпичные здания контор, мимо которых они проезжали. К востоку, извиваясь, уходила автомобильная дорога.
– А Вестбурнский парк? – Чарльз совсем развеселился.
– Поля. В прошлом. – Они проезжали через ущелье муниципальных жилых домов, блестевших в утреннем освещении. Промелькнула старая электростанция, изрыгавшая белый дым с мусором в низкое облачко; по мосту проехал грузовик.
– Счастливая долина? – Филип взглянул на него в удивлении. – Это я сам выдумал. – Чарльз откинулся, явно наслаждаясь теплом вагона. – Ну разве не чудесно, – продолжал он, – что мы все вместе едем к нашему месту назначения? – Он с удовлетворением оглядел остальных пассажиров, а затем оторвал кусочек страницы от Больших ожиданий, скатал его в шарик и отправил себе в рот. У Чарльза это была давняя привычка: он очень любил поедать книги.
Филип, наблюдавший, как за окном проносится город и пригороды, все еще казался меланхоличным.
– Жаль, что Вивьен не поехала с нами, – сказал он наконец. – Ей нужна передышка.
– Всем нужна передышка, старик. – Чарльз уже скатал себе очередной книжный шарик и теперь поглощал его. – Хочешь тоже кусочек? Очень вкусно. Он протянул книжку Филипу, но тот вежливо отказался. – Зато она не торчит день-деньской в этой квартире! – Чарльзу вдруг захотелось как-то оправдать себя в глазах друга. – Ведь это же я присматриваю за Эдвардом, а с ним, сам знаешь, как трудно иногда бывает. К тому же… – Он проглотил очередную порцию Больших ожиданий, – теперь, когда я работаю на Хэрриет, у меня появятся кое-какие деньги.