Чайная книга
Шрифт:
— Я не могу тебе этого обещать. Поэтому и ты не обещай мне ничего.
— Обещаю, — повторяет Стив. — И не говори глупостей, — говорит он с порога и быстро выходит.
— Как ты думаешь, сколько ей осталось? — шепотом спрашивает Нили у доктора Фаины, делающей записи в журнале за стойкой.
— Нили, пойди сделай укол Гите Шварцман, — громко говорит Фаина. — До свиданья, Стив.
— До свиданья, доктор, — отвечает Стив.
— Завтра придешь?
— Завтра нет. Завтра очередь Мириам. Я приду послезавтра и принесу ореховый пирог.
— Ты умеешь печь пироги? — восхищается Нили.
— Да, — он приветливо улыбается. — А еще — стирать белье, гладить брюки и стрелять в цель.
— Звучит как реклама. Собираешься сделать мне предложение? — хихикает Нили.
— К сожалению, не могу, — учтиво отзывается Стив. — Я гей, и у меня есть бойфренд. Всего хорошего, доктор. Счастливо, Нили.
И аккуратно прикрывает дверь.
Обходы, уколы, родственники, разговоры. В середине месяца становится прохладно, сидящие в парке старушки кутаются в шали.
Доктор Фаина уходит на вечерний обход. С ней идут Мири и пришедший на ночную смену доктор Шауль Штайнер. Нили ждет в комнате медсестер.
До конца обхода она успевает смыть косметику с глаз и снова их накрасить.
— Серебристые тени были лучше, — замечает Мири, включая чайник. — А от коричневых у тебя такой вид, будто под глазами синяки.
— Это стиль такой, — протестует Нили. — Называется «женщина с горчинкой».
— Я бы назвала его «женщина с морщинкой». — Мири кладет чайные пакетики в две одинаковые чашки, добавляет сахар. Одну чашку ставит перед Нили, другую оставляет себе, садится в кресло и с удовольствием отпивает горячий чай. Вытягивает ноги.
— Слава богу, сегодня тихо. А то у меня уши уже болят. Вчера я с утра работала, так там такое было!..
— Какое было? — удивляется Нили. — Мне ничего не рассказали.
— Не успели, ты же только что пришла. А вот если бы пошла со мной на обход, вместо того чтобы глаза тут красить…
— Ну расскажи уже! — требует Нили.
Мири делает еще глоток.
— Шварцман с утра умерла.
— Дора?
Мири кивает.
— В том-то и дело, что Дора. Она умерла под утро, в восемь пришел раввин, приехали ребята из похоронной конторы, врачи, персонал, ну ты понимаешь. Беготня. А вчера тут была дочка другой Шварцман, Гиты. Она передавала матери одежду и забыла отдать шерстяную кофту. Не вытащила из сумки, бывает. А Гита вечно мерзнет и жалуется на сквозняки. И вот с утра, перед работой, ее дочь решила заскочить и закинуть эту чертову кофту сюда. Времени у нее почти не было, и потом, ты же знаешь Гиту Шварцман — к ней на пять минут зайдешь, через пять часов выйдешь. Она любит поговорить. А у ее дочери не было перед работой пяти часов, да они еще и виделись накануне. Поэтому дочь забежала в холл, поймала уборщика, отдала ему кофту и сказала: «Передай это Шварцман, хорошо?» Уборщик сказал «хорошо», и Гитина дочь убежала.
— И что он сделал с этой кофтой?
— Он ее взял, пошел на второй этаж и спрашивает: «У вас тут Шварцман есть?» А ее хоронят с утра! Толпа стоит, кто-то плачет, Дору еще не увезли. Тут притаскивается уборщик с шерстяной кофтой и сует ее, мол, срочно просили передать. Дежурила Иланит,
— Так в похоронном бюро все равно разденут! — удивляется Нили.
— Ну, там-то разденут, но дотуда ее нужно в чем-то довезти. Она в халате была. А уборщик не стал разбираться, ему сказали «кофта», «Шварцман» и «второй этаж», он и сделал все как сказали: взял кофту и отнес ее Шварцман на второй этаж. И не его вина, что там балаган — Шварцман умерла, ей передали кофту, умерла не она, но ее хоронят…
— И чего?
— Чего-чего. Кофту надели, Дору увезли. А днем в отделение звонит Гитина дочь. К телефону подходит Иланит и на вопрос: «Где та кофта, которую передали Шварцман?» — честно отвечает: в похоронном бюро.
Гитина дочь пугается, но пытается держать себя в руках и задает логичный вопрос: почему кофта в похоронном бюро? А Иланит отвечает ей — так ведь вы просили именно в этой кофте отвезти маму хоронить…
Нили хихикает, расплескивает чай и взвизгивает, хватаясь за коленку.
— Я из-за тебя обожглась!
— Из-за меня? — фыркает Мири. — Ладно, пей свой чай.
— А что дальше-то было? — Нили трет коленку.
— Примчалась Гитина дочь, шумит, гремит, где мама, что случилось, почему похоронное бюро… Кричит в коридоре на Иланит, рыдает, ругает наше отделение, требует директора… К маме, что характерно, не заходит. Сразу к директору, ага. А на ее голос выходит Гита. Она как раз прилегла передохнуть, и ее разбудили вопли дочери, которая рыдает, почему без нее похоронили маму.
— С ума сойти, — Нили смеется в голос, — ну она успокоилась хотя бы, когда увидела, что Гита вполне жива?
— Если бы, — вздыхает Мири. — Она заорала еще громче. Потому что ее по-прежнему интересовали два вопроса. Первый: почему в отделении творится такой кошмар?
— А второй?
Мири хмыкает и глотает чай.
— А второй — где мамина новая шерстяная кофта…
Нили потягивается и смотрит на себя в зеркало, морща нос.
— Телевизора не нужно, честное слово. Всё есть.
— Не нужно, ага, — соглашается Мири. — Ты еще не знаешь, чем все кончилось.
— Неужели еще не конец?
— Почти конец. Вечером позвонила дочь Доры.
— А ей-то что было надо?
— Она хотела узнать, как получилось так, что ее мать оказалась в похоронном бюро в чужой одежде.
Исайя осторожно берет Шейлу за талию. И закашливается.
— Ты простужен? — пугается Шейла. — Я аллергик, мне нельзя болеть.
— Нет, нет, — машет рукой Исайя, — я здоров. У меня просто астма.
Шейла гладит ладонью его лицо.
— Как тебя называла мама? — спрашивает она.
— Шайка, — отвечает Исайя. — Нас было двое братьев, я и мой младший брат Иегошуа. Его она называла Шуйка. Наша мама была из России и объясняла нам, что «шайка» по-русски — это команда бандитов. Как мы.
Шейла улыбается, показывая блестящие белые зубы.
— А Шуйка?
— А Шуйка — это мой дурацкий младший брат. Он погиб в Войне за независимость в сорок восьмом году. Я жутко ревновал его к маме, знаешь.