Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста.
Шрифт:
– Конечно, надо же хоть немного поиздеваться над этими скотами. Пусть Петька получит мое письмо через английское правительство и посидит, подождет, пока его официально переведут.
Джон захохотал. Как мне стало позже известно, письмо по-английски особенно разозлило культурных начальников СССР. Некоторые остолбенели и искренне подумали, что на такую наглость даже Гаврилов не способен, а письмо – провокация. Другие, поумнее, меня отлично поняли, они комментировали письмо так: этому гаду Гаврилову стыдно общаться с нами по-русски, он нас всех считает выродками.
В этот момент в кабинет вошла секретарша Джона,
Затем мы отправились к адвокату Джеймсу Грэю. Джеймс прочитал письмо, покачал головой, заверил мою подпись и отправил письмо с курьером в английский МИД. Проговорил значительно: «С этой минуты вы не обычные граждане СССР за границей, а лица без официального статуса. Вы будете предметом переговоров между английским и советским правительствами, вам нельзя покидать офис до ответа людей, которые возьмут на себя ответственность за вас, вы это понимаете?»
– Да, конечно, мы Вам очень благодарны, – ответил я за нас с Наташей. Разговор наш Грэй записал на всякий случай на магнитофон. Дружеские беседы кончились, начался протокол. Вся наша компания расселась в просторном кабинете Джэймса. Мы ждали дальнейших инструкций. Тут я вспомнил, что все наши вещи – в советской миссии, на советской территории.
– Элисон, – приказал Джон, – бери Фрэзера и марш к советским. Собираете все вещи и на такси назад. Бедная секретарша и молодой шотландец Джон Фрэзер, тогда только начинавший работу в студии, отправились в представительство Империи зла выполнять первое шпионское поручение. Я разглядел выражение ужаса на их побледневших лицах. Наташа в происходящее не вмешивалась, упорно молчала. Думала, видимо, о сыне, о матери и об отце, уже перенесшем первый инфаркт. Я был радостно возбужден. Пытался ее успокоить.
– Натуля, не печалься, никому они ничего не сделают, не посмеют. Они понимают только язык диктата, вот мы им и продиктовали, что хотим. А хотим только одного – чтобы они на два года оставили нас в покое. За нами сейчас стоит Англия. А эти гады, эта советская сволочь будут еще ползать перед нами на коленях.
Так оно, кстати, и вышло. Через три года, на благотворительном концерте в пользу жертв землятресения в Спитаке, те же советские, которые меня чуть в Лондоне не угробили, рыдали у меня на груди.
– Андрюша, ты гений, Родина никогда не забудет, что ты сделал для нашей страны!
Через пару часов приехали из советской миссии возбужденные и счастливые Элисон и Фрэзер. Все прошло без сучка и задоринки – их никто не видел, и они спокойно собрали и вывезли наши вещи. А еще через час нам позвонили из английского МИДа. Нам надлежало как можно скорее покинуть Лондон и ехать на север, в городок Вудбридж графства Саффолк, на Северном море, поселиться там
Мы поехали в Вудбридж на служебном комфортабельном синем форде ЕМ1. За рулем сидел Джон Фрэзер. Элисон – рядом с ним, а мы с Наташей прилегли на заднем сидении. Во время регистрации в отеле мы «прокололись», но не заметили этого. Об этом мы узнали только на следующий день, после прибытия в отель двух представителей британского МИДа. Ложась спать, я представлял себе, как Нилыч испугается, когда получит мое письмо через английское посольство, как перекосят его чиновное рыло страх и злоба, как он засуетится, зашепчет, а потом беспомощно побежит в ЦК или в КГБ за указаниями. Я засыпал в уютной английской кровати и представлял себе сцены, разыгрывающиеся сейчас во всех этих советских гнойниках власти: на Лубянке, на Старой площади, на улице Куйбышева, на Неглинной. Наташа ушла в себя и почти не говорила со мной.
Ночь не принесла облегчения ни мне, ни Наташе. Мы понимали, что решается наша судьба и судьба наших близких. Сделать мы уже ничего не могли – гигантские бюрократические машины, британская и советская, запыхтели моторами, завертели своими бесчисленными тяжелыми и острыми шестеренками. Ими управляли слепые и равнодушные к нашей судьбе чиновники, интересующиеся только своей карьерой и престижем собственного ведомства. Мы ждали, ждали, ждали. Только около часа дня прибыли, наконец, из Лондона два господина – один маленький, плотный, второй среднего роста и худой. Они были безлики, вежливы, корректны. Господи, подумал я, как же они все похожи! Хотя эти вроде поцивилизованнее Иванов Иванычей с улицы Кочуевской. В котелках, а не в кепках. Котелки сообщили нам о нашем проколе. Подвели к окну и показали нам нескольких мужчин, сидящих в саду на лавочках. Один демонстративно читал газету, второй просматривал какие-то бумаги, третий любовался природой.
– Это люди из Скотленд Ярда, они тут из-за Вас.
– Из-за нас? Что же мы такого сделали?
– Вы вчера так неловко зарегистрировались в отеле, что служащая позвонила в полицию, чтобы вас проверили.
Это же Англия! Тут каждая вторая тетка в провинции – Агата Кристи. Вчера ночью служащая отеля сказала мне: «Ваш паспорт и адрес проживания». А я вместо того, чтобы спокойно вынуть из внутреннего кармана паспорт и по-барски бросить его на стойку, отскочил и начал совещаться с Джоном. А Джон растерялся. Я спросил его шепотом, какой называть адрес, давать ли паспорт, а он струсил и фыркнул: «А я-то откуда знаю?» Тетка посмотрела на меня внимательно – русская шуба, темные очки, двухдневная щетина. Затем расплылась в фальшивой улыбке, раздала нам всем ключи и позвонила в полицию. Полиция прислала своих людей.
– Что же теперь делать?
– Не волнуйтесь. Ваши сопровождающие вернутся в Лондон, а мы отвезем Вас в Фрэмлингхэм, это недалеко, там отель, в нем Вас будут опекать наши люди.
Элисон и Джон расплатились и уехали. Мы с Наташей прошли в подземный гараж, сели в «ягуар» с затемненными стеклами и покинули отель. Котелки потешались над полицейскими. И это – как у нас. В Фрэмлингхэме котелки сами нас зарегистрировали, порекомендовали нам не выходить из отеля и исчезли. Опять ожидание в неизвестности. Кухня и бар в этом отеле были великолепны. Я ел и пил. А Наташа тяжело переживала. Не пила и не ела.