Чайный аромат
Шрифт:
– Еще можно, на минутку.
Шепнула, темнея глазами, откидываясь навзничь.
Поезд набирал ход, вагон мягко раскачивало, за окном летел бесконечный лес, взлетали и пропадали провода, вдруг, неожиданно – ухнуло тугим громовым раскатом. Стекло покрылось мокрыми следами стремительных капель.
– Нас преследуют грозы!
Улыбнулась ты, приподнявшись на локте из окутывающего нас облака.
– Блеск!
Ну, вот как – у нас сейчас с тобой.
Смутилась. Дёрнув меня за мочку уха.
– Шалун! А я в детстве до ужаса боялась гроз.
– Ты просто не догадывалась, что они отсчитывают время до нашей встречи.
Вспомни! Это сладкое, смутное томление. Ожидание, чего то нового, неизведанного. Той же послегрозовой свежести, с дымкой над влажной землёй, наконец. Помнишь? Сгущающийся страх, надвигающаяся темень, когда ждёшь следующего громового раската в шуме дождя, а его всё нет и нет – вдруг – пробивая ознобом по спине, ударит, раскалывая небо, покатится чёртовым колесом по чёрным тучам, удаляясь и замирая. И слышен только звон капель, звук льющейся воды с крыш.
Целуя плечо и вдыхая твой запах, неожиданно вспомнил, что на войне не довелось увидеть ни одной грозы. Ни разу. Такая вот мелочь.
К тому же и ты оборвала эту мысль, найдя своими губами – мои.
quinque
Когда поезд, под Севастополем, жарко грохоча среди меловых, скалистых стен, втянулся в темноту тоннеля, я навсегда запомнил сияние твоих глаз, даже в сумраке я отчетливо видел каждую черточку лица, ресницы, припухшие губы.
– Страшно?
– Нет.
Прошептала, чуть слышно.
– А мне страшно. Страшно потерять тебя.
И мы опять умолкали в затяжных, долгих поцелуях. В купе витал аромат яблок, купленных на какой – то маленькой станции под Мелитополем.
Я спрыгнул на раскалённый перрон, с проросшей травой между плит, со щебетом птиц и криками торговок в прогретом прозрачном воздухе, принял тебя, придерживая за талию, легкую, красивую, в сарафане в мелкий цветок и белых туфельках.
Как мы были торопливы во всём!
Возвращались бегом, в одной руке я держал твою ладонь, в другой корзину полную яблок.
Мы ели их вдвоём, откусывая поочерёдно от хрусткого сочного бока.
И вкус твоих губ, и дыхание – в аромате фруктовой, долгожданной поры.
– Шахов! Запроси штаб дивизии! Срочно!
Никодимов щелчком выбил сигарету из пачки. Прикурил.
Мы лежали кто где, используя складки местности. Держа на прицелах вход кяриза.
Припекало. Я перекатился к Соловьёву.
– Слышь, Володя! Как думаешь, дождёмся мы их?
– Ты на капитана взгляни! Он уже что-то придумал. Сейчас со штабом согласует, всё станет понятно.
Никодимов долго убеждал по связи о необходимости ликвидации объекта, сыпал своими соображениями, координатами, нервно поправляя амуницию. Дважды расстегнул и застегнул кобуру пистолета. Затем отдав наушники связисту, взглянул на нас, осмотрелся. Глянул на часы, отдернув рукав.
– У нас 15 минут! Авиация поработает! Взвод! За мной!
Перепрыгивая через камни, повёл за собою в сторону ущелья. Спина сразу взмокла. Вдыхая горячий воздух, перехватывая поудобней ремень автомата, я вдруг понял смысл сказанного капитаном. Мы бежали вниз по склону, сбивая сапогами колючие сорняки, преодолевая неглубокие овраги, оскальзываясь на глинистых подъемах. В горле пересохло, ноги, до кончиков пальцев, наливались нестерпимым жаром, словно бежишь по кипящей воде. Обогнув широкую каменистую осыпь, свернули на еле видимую тропу. Петляя, она терялась в каменном нагромождении. И здесь, возле скалистой вертикальной стены капитан поднял руку.
– 5 минут отдыха!
И в ту же секунду, с неба, свалившись рёвом двигателей, появилось звено МИГов, сделав боевой разворот, легли на цель, скользнув над кишлаком и взмыв в синеву, снова развернулись – дрогнула тяжело земля, вздыбилась, заклубилась пылью, закрывая полнеба – и ещё раз, и ещё. Из-за взрывного грохота, я не заметил, как ушли истребители, будто их и не было. В оседающих клубах золотилось солнце. Под ногами юрко сновали изумлённые ящерицы, и я, разглядывая восхитительный окрас их блестящих спинок, позавидовал, единственным – оставшимся безучастными к случившемуся.
Конец ознакомительного фрагмента.