Че Гевара. Важна только революция

Андерсон Джон Ли

Че согласился на встречу. К тому времени он уже принял от президента Бразилии, Жаниу Куадроса, подобное приглашение, которое передали ему бразильские представители в Пунта-дель-Эсте. Две латиноамериканские державы были важными звеньями в предложенной Кеннеди программе, и обе они пытались служить посредниками между Кубой и их могущественным северным соседом. Было решено, что по окончании конференции Че отправится в Буэнос-Айрес, а оттуда в Бразилию.

16 августа в своем заключительном выступлении на конференции Че заявил, что Куба не ратифицирует постановление о поддержке «Союза ради прогресса». Большая часть кубинских предложений серьезно не обсуждалась, указал он, в проект внесено мало существенных изменений, а крупных изъянов в

нем предостаточно. И поскольку проект этот в конечном счете направлен на изоляцию Кубы, ее правительство не сможет его одобрить. Однако Гевара вновь подчеркнул, что Куба готова обсуждать с США «любые вопросы и без предварительных условий».

Вечером следующего дня по своей инициативе и с помощью некоторых аргентинских и бразильских дипломатов Че был представлен двадцатидевятилетнему помощнику президента Кеннеди — Ричарду Гудвину, главному лицу в делегации США. Произошло это на праздновании дня рождения одного из бразильских делегатов. Как впоследствии Гудвин рассказал Кеннеди, прежде бразильцы и аргентинцы уже не раз пытались устроить им встречу, но он отказывался.

«На вечеринке было человек тридцать, — рассказывал Гудвин Кеннеди, — все пили и танцевали под американскую музыку. Я побеседовал с несколькими гостями, а примерно через час мне сказали, что скоро приедет Че. Он появился спустя несколько минут. Я с ним не разговаривал, но все женщины так и роились вокруг него. Потом один бразилец передал мне, что Че хотел бы побеседовать со мной о чем-то важном». Они перешли в соседнее помещение и проговорили там около получаса, отвлекаясь то на официантов, то на просивших автографы, после чего американец по своей инициативе закончил беседу.

При личной встрече Гевара показался Гудвину не той устрашающей личностью, какой виделся с расстояния. Вот что Гудвин сообщил президенту Кеннеди в докладной записке от 22 августа: «Че был в зеленой форме, как всегда с неухоженной жидкой бородой. Если представить его лицо без бороды, черты его будут мягкими, почти женственными. Энергичен. У него хорошее чувство юмора, во время беседы мы оба много шутили. Поначалу Гевара, как мне показалось, был скован, но потом расслабился и заговорил свободнее. Он не скрывал, что глубоко предан коммунистическим идеям, но в разговоре со мной не произносил громких фраз и не занимался пропагандой. Говорил он спокойно и прямо, старался быть непредвзятым и объективным. Было очевидно, что он считает себя уполномоченным говорить от лица своего правительства и редко разделяет свое личное мнение и официальную позицию кубинского правительства. Не сомневаюсь, что Гевара тщательно продумал, что будет говорить: он формулировал мысли очень гладко».

По словам Гудвина, он предупредил Че, что не уполномочен вести переговоры, но передаст все, что тот скажет, «соответствующим чиновникам» правительства США.

«Че произнес «ладно» и начал говорить. Первым делом Гевара сказал, что я должен понять кубинскую революцию. Они хотят построить социалистическое государство, и начатая ими революция необратима. Теперь они находятся вне сферы американского влияния, и это тоже необратимо. Они создадут однопартийную систему, а Фидель станет Генеральным секретарем партии… Они считают, что массы поддерживают революцию и эта поддержка с течением времени будет расти».

Че сообщил Гудвину, что если в США полагают, будто режим Фиделя можно свергнуть «изнутри» или что на деле Кастро является умеренным политиком, окруженным фанатиками, и Запад может склонить его на свою сторону, то все эти предположения ложны. Революционный режим силен и сможет противостоять таким угрозам. «Гевара убежденно говорил о влиянии Кубы на американский континент и о растущем воздействии ее примера на другие страны».

Че откровенно говорил о трудностях Кубы: о вооруженных нападениях контрреволюционеров, о недовольстве мелкой буржуазии и католической церкви, об ущербе, нанесенном введенным США эмбарго, о недостатке валютных запасов. Он сказал

Гудвину, что Куба «не хочет взаимопонимания с США» — ясно, что оно невозможно, — ей нужен «модус вивенди». В обмен Куба могла бы согласиться «не вступать в политический союз с Востоком». Экспроприированные американские компании не могут быть возвращены, но возможно выплатить соответствующую компенсацию. Как только революционный режим будет наделен законным статусом, на Кубе проведут свободные выборы.

Также Че «намекнул», что они готовы «обсудить действия кубинского революционного режима в других странах».

«Потом он сказал, — писал Гудвин, — что хочет горячо поблагодарить Вашингтон за вторжение на их территорию: это стало для кубинцев великой политической победой, помогло сплотиться и превратило их из маленькой обиженной страны в равного участника диалога».

Че не мог упустить возможности уколоть американцев, но он не ставил себе целью раздражить Вашингтон и предлагал провести переговоры. В конце разговора Че сказал Гудвину, что о содержании их беседы сообщит только Фиделю. Гудвин ответил, что тоже не станет «предавать ее огласке».

Гудвин явно расценил шаг Че как проявление слабости, вот какой вывод он делал в докладной записке. «Я считаю, что этот разговор — в сочетании с другими поступающими к нам данными — свидетельствует о том, что экономическое состояние Кубы крайне тяжелое, что Советский Союз не способен предпринять те огромные усилия, которые нужны, чтобы поставить страну на ноги, и что Куба желает установления взаимопонимания с США».

Исходя из этой посылки Гудвин очертил схему действий, которые должен был предпринять Кеннеди. В нее входили усиление экономического давления на Кубу и репрессивные меры в отношении всех, кто станет вести дела с режимом Кастро, а также интенсификация антикубинской пропаганды при одновременном «продолжении тайного диалога, начатого Че». «Так мы сможем дать Кубе понять, что хотим ей помочь и поможем, если она разорвет связи с коммунизмом и начнет демократизацию».

Важно отметить, что Че не говорил, будто прекратит поддержку партизанских движений в Латинской Америке. Он публично пообещал, что «ни одна винтовка» не покинет пределы Кубы, но не упоминал об обучении партизан, о предоставлении им финансовой помощи. А оружие можно было добыть где угодно, хоть в самих Соединенных Штатах.

На следующий день, 19 августа, Че на небольшом самолете приземлился на аэродроме недалеко от Буэнос-Айреса. Он встретился с Фрондиси за обедом, и Фрондиси не скрывал своих намерений узнать о планах Кубы на будущее. Он сказал, что надеется на мирное сосуществование с островом и на то, что Куба не станет вступать в «официальный союз» с Москвой. Че заверил Фрондиси, что Куба не намерена делать ничего подобного, если только США не совершат на нее нападения.

После обеда Че попросил Фрондиси об услуге. Он хотел бы посетить свою серьезно больную тетушку Марию Луису, живущую в Сан-Исидро. Фрондиси дал свое согласие, и Гевара уехал, чтобы в последний раз повидаться с тетей. Впервые за восемь лет Че снова видел улицы Буэнос-Айреса — тайный гость родной страны, он смотрел на них из окна президентской машины. Потом его увезли обратно на аэродром, и он отправился в Уругвай. Там, не выходя за пределы аэропорта, Гевара сразу сел на борт самолета авиакомпании «Кубана», в котором его ждала свита, и вылетел в Бразилию.

Тем не менее о тайном визите Че вскоре стало известно, и эта новость вызвала настоящий ужас в военных кругах Аргентины. В тот же вечер в доме на улице Ареналес в Буэнос-Айресе, где жил дядя Че, Фернандо Гевара Линч, прогремел взрыв, начисто снесший переднюю дверь квартиры. На расспросы журналистов дядя Че ответил, что не виделся с племянником и узнал о его мимолетном приезде лишь недавно. Прежде чем откланяться, он, в типичной «геваровской» манере, сообщил репортерам, что едет ужинать с друзьями и надеется благополучно добраться, «если под капотом машины не окажется бомбы».