Чебурашка
Шрифт:
– Ладно, – продолжает он, – мы видим, ты пацан чёткий. Короче, Жуку надо к бабе идти, понимаешь? К бабе. У тебя есть баба?
Я отодвигаю белобрысого и пытаюсь пройти, но они вмиг реагируют и зажимают меня в плотное кольцо.
– Да погоди, чё ты дёргаешься? Жуку надо идти, а не в чем, давай, ты же нормальный пацан, да? Ну, так одолжи Жуку кроссы свои. Чё? По-братски. Он сходит сегодня, а завтра вернёт.
Он быстро подносит ко рту руку, щёлкает ногтем большого пальца об зуб и резко проводит этим же пальцем
– Бля буду! – бесстрастно заявляет он. – Завтра отдаст. Давай, короче, сымай корки свои блатные. Или ты чмо, а не нормальный пацан? Чё? Чмо что ли? С чмом у нас разговор короткий. Если чмо – значит пидор. Ты кто по жизни-то? Скажи уже.
Да ёшкин кот. Затянулся разговор. Как говорил мой старый и бывалый друг, если разговор дошёл до вопроса, кто ты по жизни, правильных ответов не существует. В этом случае есть только один ответ – бей первым.
– Чё ты молчишь-то? – наседает белобрысый. – Ты кто есть по жизни?
– Доцент фальшивый, – усмехаюсь я.
3. Кроссы
Секунда выиграна. Пока белобрысый хмурит не слишком высокий лоб, мой собственный лоб, уже получивший боевое крещение в деле Зидана, быстро и неотвратимо сближается с его, белобрысого, искривлённым носом.
Кривизны много не бывает! Хрясь! Хрусть! А-а-а! Он воет, а затем следуют и мои собственные вопли. По почечкам. Больно, ёлки!
Меня валят на землю, двое держат руки, а третий, садится на грудь. Можно попробовать сбить его коленом, да вот незадача, в руке его маленькой яркой молнией поблёскивает опасная бритва.
Слышал от людей знающих, что в качестве реального оружия вещь эта совершенно непрактичная и даже бесполезная, но проверять истинность суждения на себе как-то не хочется.
Холодное лезвие касается кожи на моей шее, и я замираю. Один из троицы, отпускает руку и перекидывается к ногам. Раз, два, и ступни мои ощущают свежий ветерок. Три, четыре, и…
«Вэу-Вэу!» – раздаётся короткий и резкий вскрик сирены и разбойники вмиг исчезают.
Вот, блин! Нахрена я вообще кроссовки батины взял?! Выпендрёжник! Я вскакиваю и в этот же самый момент рядом со мной, посреди пешеходной аллеи останавливается жёлтый милицейский «козёл».
– Запрыгивай! – командует лейтенант через открытое окно.
Я не заставляю себя ждать, заскакиваю на заднее сиденье и хлопаю дверкой.
– Не закрыл…
– Что?
Плотненький черноволосый сержант, сидящий за рулём, отворачивается к своей дверце и недовольно повторяет:
– Дверь не закрыл!
Я открываю и со всей дури шарахаю дверью.
– Ц-ц… – цокает он языком и качает головой.
– Давай, сержант, – торопит его молодой лейтёха. – Упустим! Они вон туда за дом побежали!
Сержант поворачивает голову к лейтенанту, показывая
– Не упустим, – нехотя цедит он сквозь зубы и жмёт на газ.
– Так, давай с тобой, – чуть оборачивается ко мне лейтенант.
Молодой, зелёный, видать только из школы милиции, или откуда они берутся…
– Мы видели, как на тебя напали хулиганы, избили и отобрали обувь. Так? Что это за обувь?
– Кроссовки, – говорю я с сожалением.
– Так, понятно. Что ж ты один против троих в драку полез?
– А надо было просто так отдать? – удивляюсь я.
– Неумный поступок. В таких случаях нужно обращаться в милицию. Иначе, что же у нас будет, когда каждый будет свои проблемы кулаками решать?
– Ладно, давай, говори фамилию, имя и отчество.
Лейтенант пристраивает на колене планшет и пытается писать.
– Да потом напишешь, – качает головой водитель. – Только бумагу изведёшь.
В подтверждение этих слов, машина подпрыгивает переезжая поваленную бардюрину и тут же попадает в яму. Лейтенант роняет ручку.
– Ладно, – говорит он. – Потом тогда…
Мы едем по пешеходным тропкам, которых не касалась шина автомобиля. Хотя, сержант, похоже, исколесил всю округу вдоль и поперёк. Аттракцион тот ещё! Здесь свеженасыпанная земля, там бревно на газоне, а вон там каменюка.
В окна то и дело врываются тополиные и кленовые ветви, пытаясь отхлестать пассажиров по лицу, или даже выдернуть их из наглого, потерявшего все ориентиры, авто. Но водитель выглядит совершенно невозмутимым, словно пытается преподать урок практического стоицизма и мне, и лейтенанту.
– Хех, – хмыкает он. – Вот они, сучата…
Уазик вырывается из зарослей и попадает на отсыпанную гравием дорожку между двумя рядами гаражей – кирпичных и, выкрашенных серебрянкой, железных.
– А там прохода нет, – довольно сообщает сержант и чуть притормаживает. – Попались троглодиты.
Мне очень хочется, чтобы они действительно попались. Потому что начинать новую жизнь с объяснений с родителями совсем не хочется. Не то, чтобы они будут кричать, хвататься за голову или за ремень, нет, конечно. Просто стыдно.
Стыдно, что взял без спросу и вот так совершенно тупо, по глупости прощёлкал дорогие кроссы, отдав их каким-то малолеткам… Ну… то есть… не совсем малолеткам, а своим сверстникам, но всё равно… не хочется…
С другой стороны, то что вернут мне их дяденьки-милиционеры, тоже не комильфо. Сам опростоволосился, сам и реши проблему, если не хочешь по жизни быть терпилой, а я больше не хочу.
– От меня не уйдёшь, – тихо, но с апломбом произносит сержант, чуть откидывая голову и поигрывая желваками.