Чечако в пустыне
Шрифт:
Станислав сказал из-за двери:
– Я пойду приберу в тамбуре. Вернусь через десять минут. Чтобы к этому времени вы были в полном порядке и готовы завтракать. Вы едите манную кашу?
– Ем! Обожаю! – сказала Регина, принимая щетку и со сладкой безнадежностью понимая, что безумно, безнадежно влюблена в этого вежливого сухаря…
– …А потом что? – Стас закурил, и Станислав, не любивший табачного дыма, кашлянул, разгоняя дым перед лицом.
– Она
– Кончилась буря?
– Нет. Мимо шел большой вездеход. Они завернули к нам и взяли Регину.
– И что она сказала на прощание?
– Ничего. Она вежливо попрощалась. Как и принято. Поблагодарила меня за гостеприимство.
– И все?
– Она была сердита на меня.
– Почему?
– Мне кажется, в глубине души она полагала, что я нарочно вызвал вездеход, чтобы отделаться от нее.
– А ты вызывал вездеход?
– Нет, я тут совершенно ни при чем. Но если бы я мог вызвать его, я бы это сделал. Так что ее догадки были недалеки от истины.
– Ты испугался?
– Мне было жалко девочку.
– Она не девочка. Она взрослый человек. Ей подошло время полюбить. И тут попался ты. Не очень красивый, но вполне самостоятельный мужчина, притом спаситель. Ты же не проявлял никакой инициативы: безотказный капкан.
– Не старайся показаться циником.
– Я не стараюсь. Это не цинизм, брат. Это констатация факта. Вполне вероятно, что, увидь она тебя здесь, на Ваяле, прошла бы мимо, не обратив внимания. Таких мужчин, как мы, здесь тысячи.
– Она бывала на Ваяле, она выросла на Земле. Но полюбила меня.
– Она о тебе уже забыла.
– Нет.
Станислав достал письмо, протянул его брату.
Стас развернул его и заметил:
– Банальный почерк.
– Не в почерке дело, – терпеливо сказал Станислав.
Стас небрежно пробежал глазами строчки, перевернул лист на другую сторону – не написано ли там чего-нибудь.
– Что ж, – произнес он наконец, – очень трогательно.
– И все?
– Что же я еще могу сказать? Не я внушал ей эти чувства.
– Ты шутишь?
– Нет, я серьезен.
– Порой я не знаю, когда ты шутишь, а когда серьезен. Я видел ее глаза, когда мы прощались. Она писала искренне.
– Ни на минуту в этом не сомневаюсь. Да и не мои сомнения тебя тревожат.
– Нет, не они. Но, клянусь тебе, я не предпринял никаких шагов для того, чтобы…
– Соблазнить ее?
– На этот раз ты шутишь.
– Шучу.
Станислав поднялся с кресла и подошел к окну. Станислав приблизил лицо к стеклу, глядя вниз, в пропасть улицы.
– Послушай, брат, – сказал Стас. – Ты бессилен ей помочь. И клянусь тебе: пройдет неделя,
– Ты не видел ее, – возразил Станислав. – Она очень милая и умная. Она искренняя. Мне очень жаль ее.
– Иному на твоем месте я предложил бы на ней жениться.
– Опять шутишь?
Станислав резко обернулся. Густые черные брови сошлись к переносице одной изломанной черной линией.
– Ты сердишься, Цезарь, – сказал Стас. – Значит, ты не прав.
– Ты должен увидеть ее, – сказал Станислав.
– Я ждал этой просьбы.
Брови Стаса сошлись в такую же черную изломанную линию. Те же серые глаза с секунду выдерживали взгляд андроида, метнулись в сторону, рука с длинными плоскими пальцами отыскала на столе пачку сигарет.
– Не кури, – попросил Станислав. – Я не люблю этого. Мне вредно.
– Ты унаследовал мои достоинства, но знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать человеком?
– Знаю. Слышал. Недостатков.
– Я повторяюсь.
– Да. Порой я задумываюсь о жестокости людей. Нет, не отдельных индивидуумов, а людей в целом. Я понимаю, что, создавая андроида, вы идете по пути наименьшего сопротивления – максимальное дублирование оригинала. Замечательного, выдающегося оригинала. И забываете о недостатках. Забываете о том, что я не только неполноценен, но и настолько совершенен, что сознаю свою неполноценность. Мне претит тщеславие биоконструкторов. Я должен быть примитивнее. Биоробот, и все тут. Робот, от слова «работать».
– Станислав, не пытайся быть несправедливым к людям.
– Почему я несправедлив?
– Потому что ты человек.
– Андроид. Почти человек, притом без недостатков.
– Хорошо, андроид. Возьми письмо обратно. Оно адресовано тебе.
– Неужели ты до сих пор не понял, что не мне, а тебе? Я же не могу испытывать любви…
– А ты задумывался, как близка к любви жалость?
– Жалость – функция мозга. Это доступно даже моему, наполовину электронному мозгу.
Стас погасил сигарету.
– Она пишет, что ждет тебя…
– Да.
– Хотя бы на минуту…
– Да.
– У входа в зоопарк…
– Да.
– А на сколько процентов твоя филиппика против жестокого человечества была театральным представлением, а не душевным порывом?
– Не более чем на десять процентов, – улыбнулся Станислав. – Не более. И не хмурься, брат. Я не лгу. Это мне не по зубам.
– Ну уж что-что…
Станислав напомнил:
– Она будет там через десять минут. Ты только успеешь дойти до зоопарка.