Чеченская обойма

Горбань Валерий Вениаминович

И даже после его гибели городские власти Калининграда, расходующие сотни тысяч долларов на праздничные салюты и показушные мероприятия, никак пока не увековечили имя сапера Щербакова, спасшего город от десятков (если не сотен) совсем других «фейерверков».

Никогда и никому не высказал Игорь ни слова упрека. Лишь однажды, когда переполнилась душа, поделился с братом. И снова работал, такой же спокойный и безотказный, подменяющий всех, кто «не смог», заболел, загулял, «не вышел на связь».

Игорь вовсе не был крутым героем с глянцевой обложки боевика.

Настоящие саперы, те, которые «от бога», — люди немножко шальные. Они живут в своем мире каких-то расчетов, оригинальных идей, поиска нестандартных

технических решений, реализовываемых либо в «красивых» взрывах, либо, наоборот, в ликвидации чужих ловушек. И Щербаков был таким же, немного чудаковатым «профессором подрывных наук». Товарищи до сих пор вспоминают, как он однажды утащил у командира новенькое оцинкованное ведро, чтобы сделать из него ловушку для любопытных или жадных «духов». Хорошо, что бойцы успели вовремя остановить командира, отправившегося на розыски пропажи, без которой — не умыться, не побриться. А второе, отрядное прозвище — «Чека» — Щербаков получил после одного смешного случая (правда, смеялись потом, когда все благополучно кончилось). Нужно было подорвать кирпичную стенку возле блокпоста. А заодно и продемонстрировать бойцам действие так называемых растяжек. Ручную гранату закрепили в кирпичной кладке, разжали усики чеки, привязали к ней струну. Отойдя на безопасное расстояние вместе со «слушателями», Игорь со словами — «тянем растяжку, вылетает чека!» — дернул струну. Чека выскочила. А за ней выкатилась к бойцам… и сама граната. Сапер спокойно закончил речь:

— И мы все дружно с… (в смысле, смываемся)!

Команда была выполнена влет. Занятие удалось. Что такое растяжка — прочувствовали все его участники…

Последняя командировка в Чечню была обычной. «Зачистки», при которых сапер идет впереди всех. Проверки дорог, при которых сапер идет впереди всех. Разминирования, при которых сапер идет впереди всех…

В тот день, 22 июля 2001 года, боевики готовили целенаправленную акцию против оренбургского ОМОНа, командир которого поехал пообщаться с соседями-калининградцами. На обратном пути его остановили и предупредили местные жители: «Там фугас!» Пришлось снова вернуться и обратиться за помощью к братишкам. На проверку информации выехали командир калининградского ОМОНа Валерий Зарецкий, его оренбургский коллега и, разумеется, сапер — Игорь Щербаков. Там, где указали местные жители, ничего обнаружено не было. Приличный кусок асфальтового полотна нигде не нарушен. В поисках фугаса группа медленно пошла вдоль дороги. Пройдя сотню-другую метров, омоновцы вдруг совсем рядом увидели гравий оползшей уступом дороги. Здесь! Все они были не новички на войне. Знали, что нужно немедленно покинуть опасную зону и уж потом решать, что делать дальше. Но им просто не позволили этого сделать. Радиоуправляемый фугас, усиленный щебнем, ударил смертельным веером.

Валерий Зарецкий получил свою долю: больше сорока стальных осколков и камней. Но, видно, не все, что ему предназначено, завершил он на этой земле. Чудом остался жив, отделавшись восьмимесячным путешествием по госпиталям.

А потомок оренбургских казаков калининградец Игорь Щербаков и командир оренбургского ОМОНа погибли, по-братски разделив страшную участь.

Указом президента России старший сапер калининградского ОМОНа Игорь Щербаков был награжден орденом Мужества посмертно.

Это — действительно почетная награда.

Но каким орденом можно отметить и какими словами можно описать спокойное мужество человека, который на протяжении четырнадцати лет, изо дня в день, выходил на работу, сущность которой — уничтожение смерти. А значит — подвиг.

Все же это особая судьба: жить и умереть сапером…

Лучшие уходят, чтобы остаться навсегда

«Первыми уходят лучшие…» Эту фразу так затаскали,

что она, пожалуй, уже потеряла свою убедительность. Привычный житейский и журналистский штамп.

Но когда эти слова, словно сговорившись, произносят все, кто знал Виктора Гакуна, начинаешь понимать, что это — не просто дань старому правилу: говорить о погибших только хорошее. Значит, действительно яркий след оставил в сердцах своих друзей и близких этот совсем еще молодой паренек.

Он родился в Грузии, в Кутаиси. И свободный воздух Кавказа сплавил в его душе терпимость и великодушие предков-славян с гордостью и отвагой соседей-горцев. Об этом тоже говорят все, кто его знал. Удивительный получился характер. Всегда дружелюбный, улыбчивый и спокойный, Виктор не любил мелких дрязг и суеты по пустякам.

Свою маму любил, как преданный сын, и почитал, как настоящий мужчина. И с отцом его роднила не только кровь, но и настоящая мужская дружба.

В отличие от многих своих сверстников, Гакун не увлекался спиртным. Попробовав курить, вскоре бросил. Словесную грязь, матерные присловья тоже не жаловал. Зато в спортзале мог пропадать целыми днями. И к своему росту под метр восемьдесят добавил бойцовскую мощь тренированного тела. Любимец и гордость всего отряда. Его трудно было вывести из равновесия. Но если уж кто-нибудь слишком настойчивый добивался своего, то…

Однажды омоновцы задерживали на своем «уазике» угнанный матросами-срочниками автомобиль. Погоня была жаркой, пришлось стрелять по колесам и даже пойти на столкновение. Когда преступников стали вытаскивать из машины, один из них надумал сопротивляться. Да еще и кто-то из омоновцев под горячую руку сказал:

— Вот уроды! Чуть Виталика Коновалова (одного из бойцов) не сбили!

Виктор не дослышал слово «чуть»… В страшной ярости, схватив брыкающегося угонщика одной рукой за шиворот, а другой за штаны, выхватил его из кабины, вскинул над головой, а потом грохнул с размаху о крыло угнанной машины. Очевидцы говорят, что сцена очень напоминала эпизод из былины, когда Илья Муромец бил орду, схватив за ноги одного из половцев. Но любоваться картинкой было некогда. За товарища Виктор мог просто разнести негодяя вдребезги. Омоновцы закричали: «Да чуть не сбил, чуть! Живой Виталик!» Гакун мгновенно отмяк и аккуратно засунул трясущегося «героя» в милицейский «уазик».

Работа в родном городе перемежалась с командировками.

Октябрь девяносто третьего. Путч. Две недели в обезумевшей Москве. К счастью, кровавая бойня не переросла в полномасштабную гражданскую войну. Настоящую войну Виктору и его товарищам еще только предстояло увидеть.

Июль девяносто четвертого. Разгар осетино-ингушского конфликта. Резня, осатаневшие от взаимной ненависти люди. Калининградский ОМОН прикрывал ингушское село Карца. Жители села просто молились на парней из далекого русского города, обеспечивших им мирную жизнь и безопасность. Это потом ингуши вспомнят, что их настоящие братья — чеченцы. И начнут активно помогать тем, кто будет стрелять в их бывших защитников.

А затем — Чечня. В феврале девяносто пятого отряд расположился на знаменитом Куликовом поле. В районе «обслуживания» — станица Ассиновская, Самашки. Недалеко — Серноводск и Бамут.

Первая чеченская кампания. Издевательство российских СМИ над защитниками Отечества. Предательство политиков. Полный бедлам в управлении группировкой федеральных сил.

Высокие начальники и местные власти заявляют, что Самашки оставлены боевиками. На «зачистку» идет колонна омоновцев и военнослужащих внутренних войск. «Мирное» село встречает ураганным огнем, боевики бьют по федералам из крупнокалиберных пулеметов, выкатывают на прямую наводку автоматические зенитные установки… Неподготовленная операция свертывается, не начавшись. К счастью, без крупных потерь.