Cheek to Cheek
Шрифт:
АНЖЕЛА: (Кричит) На этом месте должна была быть я!
СЦЕНА 3
В ПОХОРОННОМ БЮРО
В приемной похоронного бюро за столом сидят три сестры и женщина-священник. Маргарита в рабочей одежде стоит за стойкой в соседней комнате, она заполняет бланки и что-то пишет в блокноте формата А-4.
ЭВА: (с безграничным удивлением. Словно с трудом что-то припоминая) Каким был отец?..
ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Да, что можно сказать о вашем отце? Каким он был человеком?
ЛИЗА: Об отце? (смотрит на Гуннель).
Женщина-священник смотрит на Гуннель. Все смотрят на Гуннель.
ГУННЕЛЬ: Не надо на меня смотреть.
ЛИЗА: (еще более теряясь и смущаясь. Затем вдруг ее осеняет): Он любил море!
ЭВА: (с облегчением) И морские путешествия. Он любил плавать по морю.
ЛИЗА: Собственно, сообщение о его смерти в газете следовало бы разместить не под крестом, а под парусной яхтой. Прошу прощения, ведь папа ведь не был верующим.
ЭВА: А это неизвестно.
ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: (складывая руки на груди и слегка откидываясь назад с несколько обиженным видом, затем снова склоняясь к сестрам). Я несколько раз говорила с вашим отцом о Боге и, насколько я могу судить, он даже проявил к этому некоторый интерес. Когда он серьезно заболел, он много думал о вопросах веры.
ЛИЗА: Вот как? В таком случае это что-то новенькое. (Тоже складывает руки на груди и откидывается назад. Вслед за всеми то же самое делает Эва).
ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Так расскажите же мне все же… об Улофе.
ЭВА: (неуверенно, словно боясь что-нибудь ляпнуть). Ну… лодки, шхеры… как мы уже говорили…
ЛИЗА: (с восторгом) Эверт Тоб! [7]
ЭВА: (подтверждая) Эверт Тоб!
7
Эверт Тоб (1890–1976) поэт, композитор, исполнитель собственных песен на морские темы
ЛИЗА: (еще более восторженно) И Повель Рамель. [8]
ЭВА: При чем тут папа и Повель Рамель?!
ЛИЗА: (не так уверенно) И все же… Мне кажется, я помню, как папа однажды сказал, что ему нравится вот эта песенка: «Папа, помоги мне разбить кокосовый орех».
ГУННЕЛЬ: (вдруг резко встает, с трудом сдерживая чувства). Мне пора идти. Извините, но мне пора. (Пожимает руку женщине-священнику). Простите, но я уверена, что мои сестры дадут вам всю нужную информацию о нашем отце. (Окидывает сестер недовольным взглядом, делает несколько шагов назад, разворачивается и уходит. Сестры смотрят ей вслед с удивлением и завистью. Закрыв за собой стеклянную дверь в приемную, Гуннель поворачивается к Маргарите). «Отец так любил морские путешествия», «Ах, он так любил шхеры!» Господи, да у него же была всего лишь моторка! Лодчонка, на которой он выходил в море в общей сложности раз пять. За всю жизнь! Если он когда-нибудь и выходил в море, то крутился у берега на своем
8
Повель Рамель (род.1922) поэт, композитор, пианист, ведущий теле- и радиопрограмм, экспериментатор музыкальных стилей.
МАРГАРИТА: Понимаю вас.
ГУННЕЛЬ: Старикашка любил себя и ничего больше! Случалось, он пытался уверить нас, что он нас любит. Тогда он всегда пускал слезу, потому что ему казалось, что это красиво.
МАРГАРИТА: Понимаю.
ГУННЕЛЬ: (Грустно) Понимаете? Они представляют его сущим ангелом, но он таким не был. Понимаете?
МАРГАРИТА: Понимаю.
ГУННЕЛЬ: Он никогда не помнил дня моего рождения, а я теперь чувствую себя последним дерьмом, в то время как это ему следовало бы себя так чувствовать.
МАРГАРИТА: Да, смерть — это всегда непросто.
ГУННЕЛЬ: И Повель Рамель тут совершенно ни при чем.
МАРГАРИТА: Я вас…
ГУННЕЛЬ: Наверно, мне все-таки лучше вернуться к сестрам. Иначе потом я пожалею, что ушла вот так.
МАРГАРИТА: Наверно.
ГУННЕЛЬ: Вы так хорошо меня понимаете. Вы могли бы работать психологом. Еще раз спасибо за все ваши советы. (Снова возвращается в приемную. Маргарита остается за стеклянной дверью. Она смотрит на сестер сквозь стекло. В руках у нее документы, которые она заполняет).
ЛИЗА: Каким был отец?
ЭВА: Гуннель, что мы можем сказать об отце?
ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Знаете, я думаю, что все-таки над гробом не стоит петь песню о кокосовом орехе.
СЦЕНА 4
В КУХНЕ ДЛЯ ПЕРСОНАЛА
Эрика стоит возле раковины и плачет. Сморкается в бумажное полотенце.
МАРГАРИТА: Дорогая, что случилось?
ЭРИКА: Ничего. Я такая дура. Я одевала труп девочки. Всего полтора метра ростом, а гроб был длиной два метра. Он был ей слишком велик.
МАРГАРИТА: Да, видеть мертвого ребенка невыносимо.
ЭРИКА: (С раздражением) Ребенок или не ребенок, ей было лет тринадцать, совсем как маленькая женщина. А я все думала про Эву, вдруг с ней что-нибудь случится; не пущу ее в это путешествие автостопом, пусть даже не упрашивает, слишком уж это опасно. (Громко сморкается). Надо перестать лить слезы, а то реву, как корова.
МАРГАРИТА: (Смотрит на сестер за стеклянной дверью) Да нет, поплачь, если хочется.
ЭРИКА: (Поднимается) Все, хватит реветь.
МАРГАРИТА: Мне это совсем не мешает.
ЭРИКА: (Кричит) Что ты мне все время перечишь?! (Выходит из кухни) Прости меня, я сама не своя, нервничаю. А что это ты делаешь? Что-то пишешь?
МАРГАРИТА: Так, ничего особенного, одно письмо. (Задумчиво) Кстати, что можно написать тому, кого совсем не знаешь?
ЭРИКА: Что ты имеешь в виду?
МАРГАРИТА: Что написать о себе? Свой возраст, вес? (Пытается спрятать письмо) Нет, не подглядывай.