Чехов Том четвертый

Чехов Антон Павлович

–  Чай у меня есть… - сказал фон Пах.
– Теперь бы только сахару достать… Дед, дай-ка сахару!

–  Эва! Сахару… - ухмыльнулся в сенях Лука.
– В лесу сахару захотели! Тут не город.

–  Что ж? Будем пить без сахару, - решил фон Пах. Семечкин заварил чай и налил три чашки. «И мне налили… - подумал Пятеркин.
– Очень нужно! Наплевали в рожу и потом чаем угощают. У этих людей просто самолюбия нет. Потребую у Луки еще чашку и буду одну горячую воду пить. Кстати же у меня есть сахар».

Четвертой чашки у Луки не оказалось.

Пятеркин вылил из третьей чашки чай, налил в нее горячей воды и стал прихлебывать, кусая сахар. Услыхав громкое кусанье, его враги переглянулись и прыснули.

–  Ей-богу, это мило!
– зашептал фон Пах.
– У нас нет сахару, у него нет чая… Ха-ха… Весело! Какой же, однако, он еще мальчик! Верзила, а настолько еще сохранился, что умеет дуться, как институтка… Коллега!
– повернулся он к Пятеркину.
– Вы напрасно брезгаете нашим чаем… Он не из дешевых… А если вы не пьете из амбиции, то ведь за чай вы могли бы заплатить нам сахаром!

Пятеркин промолчал.

«Нахалы… - подумал он.
– Оскорбили, оплевали и еще лезут! И это люди! Им, стало быть, нипочем те дерзости, которые я наговорил им в суде… Не буду обращать на них внимание… Лягу…»

Около печи на полу был расстелен тулуп… У изголовья лежала длинная подушка, набитая соломой… Пятеркин растянулся на тулупе, положил свою горячую голову на подушку и укрылся шубой.

–  Какая скучища!
– зевнул Семечкин.
– Читать холодно и темно, спать негде… Брр!.. Скажите мне, Осип Осипыч, если, например, Лука пообедает в ресторане и не заплатит за это денег, то что это будет: кража или мошенничество?

–  Ни то, ни другое… Это только повод к гражданскому иску…

Поднялся спор, тянувшийся полтора часа. Пятеркин слушал и дрожал от злости… Раз пять порывался он вскочить и вмешаться в спор.

«Какой вздор!
– мучился он, слушая их.
– Как отстали, как нелогичны!»

Спор кончился тем, что фон Пах лег рядом с Пятеркиным, укрылся шубой и сказал:

–  Ну, будет… Мы своим спором не даем спать господину защитнику. Ложитесь…

–  Он, кажется, уже спит… - сказал Семечкин, ложась по другую сторону Пятеркина.
– Коллега, вы спите?

«Пристают… - подумал Пятеркин.
– Свиньи…»

–  Молчит, значит спит… - промычал фон Пах.
– Ухитрился уснуть в этом хлеву… Говорят, что жизнь юристов кабинетная… Не кабинетная, а собачья… Ишь ведь куда черти занесли! А мне, знаете ли, нравится наш сосед… как его?.. Шестеркин, что ли? Горячий, огневой…

–  М-да… Лет через пять хорошим адвокатом будет… Есть у мальчика манера… Еще на губах молоко не обсохло, а уж говорит с завитушками и любит фейерверки пускать… Только напрасно он в своей речи Гамлета припутал.

Близкое соседство врагов и их хладнокровный, снисходительный тон душили Пятеркина. Его распирало от злости и стыда.

–  А с сахаром-то история… - ухмыльнулся фон Пах.
– Сущая институтка! За что он на нас обиделся? Вы не знаете?

–  А черт

его знает…

Пятеркин не вынес. Он вскочил, открыл рот, чтобы сказать что-то, но мучения истекшего дня были уж слишком сильны: вместо слов из груди вырвался истерический плач.

–  Что с ним?
– ужаснулся фон Пах.
– Голубчик, что с вами?

–  Вы… вы больны?
– вскочил Семечкин.
– Что с вами? Денег у вас нет? Да что такое?

–  Это низко… гадко! Целый день… целый день!

–  Душенька моя, что гадко и низко? Осип Осипыч, дайте воды! Ангел мой, в чем дело? Отчего вы сегодня такой сердитый? Вы, вероятно, защищали сегодня в первый раз? Да? Ну, так это понятно! Плачьте, милый… Я в свое время вешаться хотел, а плакать лучше, чем вешаться. Вы плачьте, оно легче будет.

–  Гадко… мерзко!

–  Да ничего гадкого не было! Все было так, как нужно. И говорили вы хорошо, и слушали вас хорошо. Мнительность, батенька! Помню, вышел я в первый раз на защиту. Штанишки рыжие, фрачишко музыкант одолжил. Сижу я, и кажется мне, что над моими штанишками публика смеется. И подсудимый-то, выходит, меня надул, и прокурор глумится, и сам-то я глуп. Чай, порешили уже адвокатуру к черту? Со всеми это бывает! Не вы первый, не вы последний. Недешево, батенька, первый дебют стоит!

–  А кто издевался? Кто… глумился?

–  Никто! Вам только казалось это! Всегда дебютантам это кажется. Вам не казалось ли также, что присяжные глядели вам в глаза презрительно? Да? Ну, так и есть. Выпейте, голубчик. Укройтесь.

Враги укрыли Пятеркина шубами и ухаживали за ним, как за ребенком, всю ночь. Страдания истекшего дня оказались пуфом.

У ТЕЛЕФОНА

–  Что вам угодно?
– спрашивает женский голос.

–  Соединить с «Славянским Базаром».

–  Готово!

Через три минуты слышу звонок… Прикладываю трубку к уху и слышу звуки неопределенного характера; не то ветер дует, не то горох сыплется… Кто-то что-то лепечет…

–  Есть свободные кабинеты?
– спрашиваю я.

–  Никого нет дома… - отвечает прерывистый детский голосок.
– Папа и мама к Серафиме Петровне поехали, а у Луизы Францовны грипп.

–  Вы кто? Из «Славянского Базара»?

–  Я - Сережа… Мой папа доктор… Он принимает по утрам…

–  Душечка, мне не доктор нужен, а «Славянский Базар»…

–  Какой базар? (смех). Теперь я знаю, кто вы… Вы Павел Андреич… А мы от Кати письмо получили! (смех). Она на офицере женится… А вы когда же мне краски купите?

Я отхожу от телефона и минут через десять опять звоню…

–  Соединить со «Славянским Базаром»!
– прошу я.

–  Наконец-то!
– отвечает хриплый бас.
– И Фукс с вами?

–  Какой Фукс? Я прошу соединить со «Славянским Базаром»!!

–  Вы в «Славянском Базаре»! Хорошо, приеду… Сегодня же и кончим наше дело… Я сейчас… Закажите мне, голубчик, порцию селянки из осетрины… Я еще не обедал…