Чекист. Тайная дипломатия 2
Шрифт:
Еще немного и мы с Натальей плюнули бы, но будущий тесть, которому шлея попала под фалды, поднял на уши все свои связи, дозвонился до министра внутренних дел и сумел-таки договориться с бюрократий. Оказывается, «отсутствие препятствий» по французским законам — это отсутствие близкого родства между будущими супругами, а вот «правоспособность» — это как раз и есть отсутствие наличия брака (тьфу-ты, язык сломаешь). А все вопросы разом можно решить, если предоставить в мэрию свидетельство о церковном браке, заключенном между мадам Комаровской и месье Кустовым в православном храме.
Старая большевичка заартачилась, в церковь идти не хотела — мол, от Бога отреклась еще гимназисткой, а то, что когда-то венчалась с неким Андреем, так это фикция, уступка царскому произволу. Но здесь и меня, что называется, «понесло», пришлось убеждать невесту, что с точки зрения партийной этики мы все равно провинились, допустив церковный брак собственных сотрудников, а мне руководство настоятельно рекомендовало жениться. И вообще, если останусь холостым, так опять появится эта самая Капитолина-Полина, требующая, чтобы я на ней женился.
Не знаю, что больше подействовало, но Наташка, повздыхала, но согласилась.
И вот, мы пришли в церковь. Если бы все закончилось просто и священник, как это показывают в фильмах или пишут в романах, «окрутил» будущих супругов на раз-два, но шиш вам. Настоятель Александро-Невского собора, к которому мы явились, сумрачно посмотрев на живот невесты, перевел взгляд на меня:
— Когда последний раз исповедовались и причащались?
Мы с недоумением переглянулись. Наталья порывалась что-то сказать, а я, опережая невесту, чтобы та не ляпнула что-то непристойное, сообщил:
— Еще до революции.
Эх, я и тут, в храме пользуюсь казуистикой. «До революции» — понятие относительное. Для Наташки это могло быть и хм … Первая русская революция, а для меня, то есть, для Володьки Аксенова, февральская. Уж на фронте-то он наверняка к исповеди ходил, и причащался. До госпиталя — это точно. Ну как я скажу священнику, что мне на самом-то деле гораздо больше лет, чем я выгляжу, что на самом-то деле я женат и дочь у меня есть, взрослая? А уж про то, что я «попаданец», даже и заикаться не стану. Нормальный русский священник, услышав такое, просто вытурит меня из храма, треснет кадилом по куполу и будет прав.
— Значит … — призадумался батюшка на несколько секунд, снова перевел взор на живот невесты, и сказал: — Завтра утречком, после заутрени, приходите на исповедь и на причастие, а днем обвенчаю. Не забудьте, — напомнил он. — Приходить надо натощак, не с похмелья и некуренными. Понял, юноша?
— Да я и не курю, — хмыкнул я.
— А что так? — отчего-то удивился священник. — Может, ты еще и не пьешь? Не из староверов ли ты, сын мой?
— Из них, — не стал я врать, хотя и стоило бы. Втянув голову в плечи, в ожидании, что мне сейчас придется еще приносить покаяние, или еще что-то этакое (не знаю, что именно), поспешно добавил. — Только я не из беспоповцев, а из единоверцев.
— Тогда ладно, — милостиво кивнул батюшка.
Конечно же утром мы явились на заутреню. Голодная Наталья была мрачна,
Как правильно исповедываться (нет, правильно — исповедаться), я не знал, но мудрый священник построил таинство в виде некого интервью. Если бы кто-то услышал меня со стороны, то моя исповедь, в форме вопросов и ответов, напоминала анекдот, рассказанный кем-то из великих.
— Убивал?
— Убивал.
— Прелюбодействовал?
— Прелюбодействовал.
— Грабил?
— Грабил.
— Насиловал?
— Нет.
— Еретик?
— Ни боже мой.
Полагаю, подобные ответы батюшка слышал не раз и даже не десять. А что еще могли сказать люди, прошедшие Мировую и гражданскую войны? И грабили мы, и убивали. К собственному списку смертных грехов могу еще добавить гордыню и зависть, а также утаивание всей правды. Но вот изнасилования, так чего не было, того не было. Или все-таки было? Как посмотреть на те же взаимоотношения с Капкой или Галиной? По согласию ли? Моя инициатива, даже чрезмерная. Но при всех грехах, при всей моей вере в коммунистические идеалы и службу в «сатанинской» организации, что в том мире, а что и в этом, я оставался не особо религиозным, но верующим человеком. Как это увязывается и где лукавлю, про то не знаю.
После исповеди, буквально через полчаса, должно начаться венчание. Слава богу, что моя мудрая теща (пока еще будущая), догадалась принести корзинку с едой и мы с невестой, спрятавшись в ближайших кустах, торопливо съели по паре бутербродов.
Венчание было долгим. Я сам чуть не умер, в ожидании того факта, что стану-таки женатым, а уж как это пережила Наташа, даже не представляю. Еще хорошо, что ее венец придерживала Светлана Николаевна, а мы вместе с шафером Александром Петровичем поддерживали саму невесту.
Но все-таки, церемония закончилась и мы, не дожидаясь поздравлений от четы Комаровских и прочих, выскочили из храма и рухнули на ближайшую скамью.
— Фух, думала, что прямо здесь рожу, — выдохнула Наташка, трогая живот. — Кажется, он уже пинается.
— Так пора уже, — хмыкнул я, как папаша с большим опытом.
— Тебе-то откуда знать? — засмеялась Наташка. Прильнув к моему плечу, она вдруг сказала: — Володька, а знаешь, я счастлива. И мне уже наплевать на выговор.
— Партбилет не отберут? — поинтересовался я. — Я-то отопрусь, не впервой. А ты скажешь, что служебная необходимость.
— Здесь некому отбирать. Я, по должности, самая главная во французской секции.
Тут подоспели и граф с графиней, а еще свидетели со цветами. Наташка, не вставая со скамьи, взяла все цветы в охапку и жалобно поинтересовалась:
— Мам, а у тебя бутербродика не осталось?
— Ох ты, башка дырявая, — хлопнул себя по лбу граф Комаровский. — Я же чуть главное не забыл.
Развернувшись, Андрей Анатольевич побежал к вратам храма. Не иначе, решил забрать наше свидетельство о браке. Или выписку из церковной книги? Не знаю, как правильно.