Чекистские будни

Федичкин Дмитрий Георгиевич

В номере гостиницы «Москва», где состоялась наша первая встреча, мы составили соответствующий отчет для кардинала Тиссерана. По словам Лаамы, его преосвященство очень занимала мысль: «Чем практически католическая церковь могла бы содействовать тому, чтобы скорее покончить с безбожием в этой громадной стране, погруженной во тьму атеизма и большевизма?» Этот вопрос так и остался открытым.

В конце 1940 года Александр Лаама вернулся в Рим. Кардинал Тиссеран был доволен результатами поездки своего воспитанника.

— Да будет благословен тот день, сын мой, когда я принял решение послать

тебя в такую далекую и трудную дорогу, — сказал он, внимательно выслушав отчет Лаамы.

Признаться, мы разделяли эту точку зрения главы конгрегации Ватикана по восточным делам.

ВСТРЕЧА В МОСКВЕ

Чижевскому и Молотковскому не пришлось занять кресла экзархов в Москве и Новосибирске. Правда, оба они приехали в Москву. Но не по своей воле. Сразу же после нападения фашистской Германии на Советский Союз их доставили в столицу под конвоем. Сюда же привезли и других нелегальных представителей Ватикана, которых мы с Лаамой выявили во время нашей поездки по стране.

Вначале бывшие «лесорубы» вели себя на следствии довольно самоуверенно. Они вообще не отвечали на вопросы. Затем пытались отрицать, что прибыли в Советский Союз с враждебными целями: мол, задачи, поставленные перед ними Ватиканом, не носили подрывного, антисоветского характера. И все-таки несостоявшиеся экзархи в конце концов вынуждены были признаться: «Да, мы имели поручение папы римского заниматься обработкой католиков и православных, живущих в СССР, сеять среди них антисоветские настроения с тем, чтобы создать на религиозной основе специальные группы, способные в случае необходимости нанести удар в спину Красной Армии».

Мне довелось как-то присутствовать на одном из допросов этих моих, если можно так выразиться, старых знакомых. Откровенно говоря, я не испытывал ни малейшего желания встречаться с ними. Но что делать — служба.

Молотковский узнал меня сразу, как только я вошел в кабинет следователя. В его глазах мелькнула было тревога, но, видимо решив, что мое появление ничем ему не грозит, он успокоился. Следователь в это время разговаривал с Чижевским, сидевшим напротив Молотковского у другого края стола.

— Все это было, все правда, — твердил Чижевский, — но ведь мы не успели ничего сделать.

— Не хотели или не удалось? — спросил следователь.

— Как вам сказать… — Чижевский взглянул на Молотковского, как бы ища у него поддержки.

— Хотите начистоту? — вступил в разговор Молотковский.

— Разумеется.

— Конечно, мы хотели и пытались выполнить данный нами господу богу обет. — Заметив, что его коллега недовольно нахмурился, Молотковский обратился к нему: — Нечего нам, Чеслав, лукавить. Плохие мы были бы католики, если бы стали кривить душой перед всевышним. — Затем вновь повернулся к следователю: — Однако задуманное нам осуществить не удалось, не получилось, ибо обстоятельства оказались сильнее нас.

— Так-таки ничего и не получилось? — с этими словами следователь вынул из папки сложенный пополам листок в косую линейку, вырванный, очевидно, из школьной тетради: — А это что? Узнаете, Молотковский?

На листке рукой Молотковского было записано примерно два десятка фамилий

католиков, уроженцев Западной Украины, якобы согласившихся бороться против Советской власти. Увидев этот список, московский экзарх побледнел и опустил глаза, на лбу у него выступили капли пота.

Как выяснилось, большинство людей из этого списка честно работали в леспромхозе. Они и не знали, что «святые отцы» без зазрения совести лукавили перед богом и перед папой, зачислив их в члены антисоветской организации.

Напрасно руководители Ватикана рассчитывали создать у нас «пятую колонну». Их бредовые планы рухнули. Верующие люди, как и весь советский народ, поднялись на врага, когда фашистские орды ринулись на нашу землю. Они с оружием в руках защищали свою Советскую Родину на фронте, а в тылу своей самоотверженной работой обеспечивали фронт оружием, продовольствием — всем необходимым для победы над гитлеровскими захватчиками.

Во время войны и некоторое время после нее Чижевский и Молотковский отбывали заслуженное наказание. Потом они попросили разрешения покинуть пределы нашей страны. Советское правительство удовлетворило их просьбу. Дальнейшей судьбой этих «лесорубов» из Ватикана я не интересовался.

А вот судьба Александра Лаамы была для меня совсем не безразлична. Однако с тех пор как началась война и Италия выступила против СССР на стороне фашистской Германии, я не имел о нем никаких известий. До нас доходили сведения о растущем и ширящемся там движении Сопротивления, затем итальянский народ сверг Муссолини и вступил в борьбу с гитлеровскими войсками, оккупировавшими Италию. Как я узнал впоследствии, Лаама принимал в этой борьбе самое активное участие. Гестаповцы арестовали его и бросили в концлагерь. Года через два-три он был освобожден американцами и как советский гражданин передан нашим представителям в Италии.

К сожалению, после возвращения на Родину, в Советскую Эстонию, Александру не пришлось воспользоваться всеми благами новой жизни на свободной земле.

Истязания, которым он подвергался в фашистском концлагере, так подорвали его здоровье, что он вскоре умер в Таллине.

Александр Лаама прожил короткую и трудную жизнь. С малых лет его воспитывали в страхе перед богом и католическими пастырями, пытались превратить в безропотное, забитое существо. Но он сумел найти в себе силы освободиться от религиозного дурмана и встал в ряды борцов с фашизмом за свободу и независимость своей Родины. Этот смелый и мужественный человек всегда будет жить в моей памяти.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ТРУДНЫЕ ДНИ

МРУВКА

Часа в три дня у ворот небольшого особняка, стоявшего в глубине сада, остановилась машина, и из нее вышел мужчина лет сорока, с коротко подстриженными усами, в сером костюме, со шляпой в руках.

— Мне к пану Ольшевскому, — небрежно бросил он вышедшему из калитки сторожу.

— Как пан прикажет о себе сказать? — учтиво спросил тот.