Чекисты рассказывают. Книга 3-я
Шрифт:
— Ну и обсудим все спокойно, — завершил разговор Евстафьев. — Пора на заседание, пошли!
Второй час шло заседание губернской Чрезвычайной комиссии, а до основных вопросов все не могли добраться. Пропускали дела, не таившие в себе опасности затяжных дебатов.
— Что, Миша, следующее там у тебя? — спросил Исаев у секретаря комиссии Каширина.
— Доклад коменданта.
— Давай, товарищ Мокеев, — обратился Леонид Григорьевич к коренастому парню, сидевшему в дальнем углу стола.
— Плохи дела с кормежкой, — поднимаясь, начал комендант. — Сотрудники голодают,
— Насчет взять, ты это брось! — резко ответил Исаев. — Все, что конфисковано, принадлежит Советской власти. Самовольно ничего не имеем права брать.
— Да ведь ребята голодают... — извиняющимся тоном возразил комендант.
— Правда, чекисты истощены: и от изнурительной работы, и от недоедания, — продолжал Исаев. — И поддержать их продуктами необходимо... Вот что, обратимся с этим вопросом в губком партии. Попросим выделить нам малость из реквизированных продуктов. Верно? Кто за это, товарищи? Единогласно... Что дальше?
Протиравший пенсне Каширин быстро оседлал ими нос и, взглянув в бумагу, ответил:
— Вопрос об учебе. Докладывает товарищ Евстафьев.
Исаев кивнул.
— Говорить сейчас об учебе трудно, но надо, — начал Алексей Иванович. — Враги меняют тактику, и если не научимся распознавать контру — не одолеем ее. В Москве по-иному начали вести борьбу с врагами и нас хотят научить. На днях оттуда приедут товарищи Уралов и Артузов. Вот и учеба. Спасибо им, что время для нас выбрали. Хотя у них свободных минут еще меньше. У меня все.
— Вопросы к Алексею Ивановичу есть? — спросил Исаев, обводя глазами лица присутствующих. — Нет. Тогда и с этим покончено. Кроме членов коллегии — все свободны. Товарища Рагозина прошу остаться.
В кабинете зашуршали самокрутками. Вверх потянулся дым крепчайшего самосада.
— Продолжим...
— Заявление товарища Круминя, — начал читать Каширин, но его перебил Исаев:
— Подожди, Миша. Пусть Карл Янович сам расскажет... Выкладывай свою заботу, товарищ Круминь.
Резко отодвинув стул, Круминь встал. Чувствовалось, что он долго готовился к этой минуте, но сильно волновался и говорил с паузами.
— Считаю, у меня нет никакого морального права быть начальником следствия... Я беспартийный... Раньше примыкал к анархистам, но всегда был революционер... Теперь такой пост в Чека должен занимать большевик... Так считаю...
Евстафьев жестом остановил его:
— Да нам все это известно, Карл Янович. Мы помним ваше появление у большевиков по выходе из владимирской тюрьмы. — Он глянул в сторону членов коллегии: — Круминь немало посидел в тюрьме за свою борьбу с царизмом. И хотя в партии он не состоит, я верю — он коммунист. Ручаюсь за него. Предлагаю оставить Круминя в прежней должности...
Исаев одобрительно кивнул головой:
— Присоединяюсь к предложению Алексея Ивановича. А заявление Круминя примем к сведению. Оно лишь подтверждает его принципиальность и честность перед партией. Кто за предложение Евстафьева? Против? Нет. Тебе, Карл Янович, пора и организационно связывать себя с большевиками.
Круминь согласно кивнул головой. А Исаев продолжал:
— Ну вот, теперь надо покончить с одной историей, и перейдем к оперативным вопросам. На днях нам подбросили анонимку. Содержание ее вам знакомо.
Последние слова председателя были встречены настороженной тишиной. Одни опустили головы, другие отвернулись, тем самым как бы отмежевываясь от участия в этом неприглядном деле.
Исаев поднял лист бумаги:
— Вот эта писулька. Здесь обвиняется в предательстве товарищ Рагозин. Мое мнение — это гнусная клевета. Николай Николаевич порвал со своим классом еще до революции, а теперь беспощадно расправляется с врагами Советской власти. Думаю, на этом и покончим с разбирательством...
— А у меня есть к Рагозину три вопроса, — отозвался один из членов коллегии. — Первый: с кем из родственников встречаешься?
Рагозин, сохраняя спокойствие, подошел к столу.
— Встречаюсь с матерью. Правда, видимся редко. Чаще говорим с ней по телефону. Поэтому и просил оставить в ее доме аппарат...
— Да, было именно так, — подтвердил эти слова Евстафьев.
— Вопрос второй, — продолжал член коллегии. — Что делает твой брат и где встречаешься с ним?
— Я же сказал, что, кроме матери, ни с кем не вижусь, — вспылил Николай. Потом взял себя в руки: — Я предупредил брата, давно, когда видел его в последний раз: если в чем будет замешан — пусть не ждет пощады.
Рагозину не успели задать третий вопрос. Круминь, стукнув кулаком по столу, прервал этот разговор:
— Мне претит это разбирательство! Что касается жизни Рагозина — я отвечу на все вопросы. Контрреволюция стремится очернить нашего товарища, выбить оружие, которым он разит врагов так метко...
На этом выступление Карла Яновича и оборвалось. Со всех сторон послышались возгласы, заглушившие его слова:
— Правильно!
— Рагозину верим!
— Спокойней, спокойней! — забарабанил какой-то железкой председатель. Глаза Исаева подобрели: он был доволен реакцией сотрудников. Исаев коснулся плеча Рагозина и как ни в чем не бывало сказал:
— Садись-ка, Николай. Сейчас займемся «офицерским батальоном»...
Телефонный звонок звучал настойчиво и резко. Исаев взял трубку: «Да, слушаю...»
Спустя минуту он положил трубку на рычаг и обратился к членам коллегии:
— Возникли новые обстоятельства — мне нужно ненадолго отлучиться. Перекурите пока.
И, подтянув ремень, он вышел...
ГОВОРИЛИ ПО ТЕЛЕФОНУ ЧК...
...Товарищи! Довольно быть безучастными зрителями последних событий. Каждый сознательный коммунист, каждый сознательный работник должен приложить все силы, старания для оказания помощи Советской власти в момент борьбы с контрреволюцией.