Чекисты рассказывают. Книга 6-я
Шрифт:
— Да, снабдил.
— И вы уже научились пользоваться ими. Мы имели возможность убедиться в этом. Мы тут же вам ответили. Вы получили наш ответ? Расшифровали?
— Да.
— Вот и отлично... Будем считать, что со связью у нас все в порядке. А об использовании радиопередатчика мы подумаем.
Кастильо поглядел на часы.
— Мне пора, господин Рубин, будем прощаться. Жду от вас обширной и, конечно, абсолютно точной информации об институте, о наиболее важных его работах и о людях, выполняющих их. Нам нужны их характеристики в чисто человеческом плане: наклонности, увлечения, страстишки, пороки. И еще одно — кто
— Я вас понял, господин Кастильо.
— У вас есть вопросы?
— Да. Извините. Может, мои вопросы покажутся нескромными, но я хотел бы знать, увидимся ли мы еще? Будете ли вы мне звонить? И долго ли вы пробудете в Москве?
— Я пробуду здесь несколько дней. Увидимся ли мы в эти дни? Трудно сказать, скорее всего, нет. У меня много дел, но я периодически буду приезжать в Москву, и мы, конечно же, встретимся. И уж, во всяком случае, я вам позвоню Прощайте. — Кастильо раскланялся и поспешно ушел.
ПОСЛЕ СВИДАНИЯ С «БОЯРЫНЕЙ»
Бутов вернулся из Третьяковки в прекрасном расположении духа. И не только потому, что повезло — купил два редкостных каталога, за которыми давно охотился. Жена Виктора Павловича — заслуженный деятель искусств, знаток русской живописи XVIII—XIX веков, и Бутов предвкушал, как обрадуется она подарку.
Но главное — благополучно закончившееся свидание «Сократа» с гостем. Бутов очень волновался за него. Как будет держаться больной, не уверенный в себе, хлебнувший всякого профессор Рубин? Могло случиться непредвиденное Ведь свидание не с девицей — с профессиональным разведчиком. Но все, кажется, обошлось наилучшим образом. Полковник имел возможность наблюдать, как вел себя «Сократ» — молодцом.
В условленный час Рубин позвонил Бутову и, не вдаваясь в подробности, сказал о самом главном из того, что могло интересовать полковника. Даже пошутил:
— Виктор Павлович, смею заверить, что свидание прошло на самом высоком уровне.
— Отлично, Захар Романович... Человек, не потерявший при столь сложных обстоятельствах чувства юмора, вероятно, пребывает в полном здравии и хорошем настроении. Рад за вас.
— Теоретически должно быть так, но практически... Настроение хорошее, самочувствие поганое. Медицина знает такие парадоксы. Признаться, перенервничал основательно... А стенокардия и рада. Опять был приступ.
— Крепитесь, профессор, умирать вам рановато. Да, чтобы не забыть: все то, что вы сейчас сообщили о встрече с гостем, прошу вас изложить на бумаге...
В назначенное время Бутов появился в кабинете Клементьева. Виктор Павлович уже успел встретиться с Рубиным, получить от него письменное сообщение о беседе с Кастильо и уточнить некоторые детали.
Генералу уже многое известно о «Сократе», но слушает он Бутова так, будто обо всем этом узнает впервые. Потому и не прерывает полковника, когда тот восстанавливает в памяти Клементьева страницы биографии Захара Романовича.
— Так вот, прибывший в Москву связник сегодня встречался с «Сократом».
— Надеюсь, встреча контролировалась?
— Конечно! Рубин после звонка связника немедленно поставил меня в известность и получил подробную инструкцию. Встреча по предложению гостя состоялась в Третьяковской галерее.
— Нашел место, поганец... Ну и как Рубин? Выдержал испытание?
— Пожалуй, да. Я тоже был в
— Вы сказали, что связной назвал себя Мигуэлем Кастильо. Он испанец?
— Да. Человек, известный нам, в Москву прибыл из Венесуэлы в качестве коммерсанта.
— Если мне не изменяет память, он в свое время проходил по нашим материалам.
— Да. У него и кличка есть — «Хромой испанец». В поле нашего зрения он впервые попал по делу отнюдь не оригинальному — в одном из французских портов пытался склонить к невозвращению на Родину матросов с советского торгового судна. И даже вручил им свою визитную карточку — на юге Франции процветает контора «Торреро Кастильо и сын», официально представляющая интересы какой-то фирмы в Венесуэле. Ребята ухитрились сфотографировать его. Фотографию и визитную карточку капитан судна передал в органы государственной безопасности.
— Это, конечно, важная справка. Но хотелось бы иметь более подробные сведения о Кастильо. Вам известно что-нибудь о его делах в Москве, кроме встречи с «Сократом»?
— Кое-что известно. Наши оперативные сотрудники сообщают, что он прибыл в Москву для переговоров с одной из внешнеторговых организаций. Привез каталоги и несколько коробок образцов экспортных изделий венесуэльской фирмы. У нас нет сомнений: фирма, каталоги, образцы изделий, переговоры — это все для прикрытия главного, с чем прибыл испанец, — шпионаж... В ресторане «Метрополь» была зафиксирована небезынтересная сцена с участием испанца. За одним из столиков сидел — это стало известно позже — советский ученый, профессор Поляков. Он принимал здесь туристку из Парижа — Аннет Бриссо. Вдруг она стала нервничать и пристально разглядывать севшего за соседний столик человека. Потом вскочила с места и кинулась к нему, но он мгновенно исчез. Это был Кастильо.
МАКИ
Нелегкая судьба выпала на долю профессора Полякова. Он воевал, попал в плен к немцам, сполна хлебнул лагерной жизни. Работал в шахте оккупированной Лотарингии, откуда ему удалось бежать... Разные люди по-разному встречали худющего, голодного человека в потрепанной одежде. Он обладал небольшим, обретенным еще в школе, запасом немецких слов и еще меньшим французских. На шахте запас этот основательно пополнился. И на его вооружении была одна хорошо заученная фраза, не раз выручавшая его: «Товарищи, я русский, заключенный военнопленный». В ответ почти всегда давали что-нибудь поесть, иногда пускали переночевать. Но чаще на просьбу спрятать хозяин беспомощно разводил руками и произносил лишь одно слово — полиция.
И все-таки Поляков не терял надежды на встречу с добрыми и смелыми людьми. И ему повезло.
...Стоял теплый майский день, когда, напутствуемый лесорубами, он вышел из леса в поисках ночлега. Вот показалась деревня и дом под черепицей за высоким зеленым забором. Дом стоял на самой окраине, и беглеца это очень устраивало. Кругом ни души. Тишину нарушала лишь болтовня птиц. Когда зазвонили церковные колокола, из скрипучей калитки вышел невысокий, толстый человек с глазками-щелками, а за ним худенькая девушка. Поляков поклонился — «Же сюи призонье рюс» — и попросил поесть. Он действительно был голоден, однако сейчас просьба была больше предлогом, чтобы завязать разговор. Но толстяк, даже не взглянув в его сторону, отрезал: «Идите прочь». И вместе с девушкой зашагал к церкви.