Чекисты Рассказывают...
Шрифт:
Василий Михайлович насупился, словно именно в этот момент он как раз и призадумался.
— Теперь о сумбуре в голове девушки. Лично я стою тут за абсолютную монархию, за царя в голове… — улыбка тронула его губы. — А Зильбер и рад этому сумбуру. Между тем нам до сих пор неизвестно, сумел ли Зильбер воспользоваться обстоятельствами, которые облегчают его работу, сумел ли выполнить задание центра относительно Марины?
В разговор вступил Птицын.
— Я не спешил бы с категорическим ответом на такой трудный вопрос. Картина складывается противоречивая, порой запутанная…
— Согласен… Ваши
— Усилить наблюдение за Зильбером — Ольгой, настойчиво продолжать выяснение линии Зильбер — Марина… Со всеми ее ответвлениями.
— Согласен. Однако позволю высказать пожелание. Это не требование… Пожелание… Думается, что нам небезынтересно узнать степень стойкости сумбура в голове девушки, в какой мере она поддается влиянию человека, который захочет навести там небольшой порядок. Попытайтесь, Бахарев; задание, конечно, не главное, но немаловажное.
… Задание генерала — для Бахарева повод к серьезным раздумьям. Бахарев мысленно ведет разговор с Клементьевым. «Вы уверены, что расчеты Зильбера и иже с ним строятся лишь на таком фундаменте, как политические настроения Марины, как незарубцевавшаяся ее рана?» «Нет, не уверен, — отвечает генерал. — Но думаю, что среди других факторов и этот взят противником на вооружение. И занимает не последнее место в расчете. Значит, надо проверить: правилен ли их расчет? Ясно?»
Генерал был близок к истине, когда говорил о хаосе в Марининой голове. Поди разберись… Но ведь всякий раз, если кто-то смел атаковать, как говорится, основу основ, Марина, словно коршун, обрушивалась: «Не тронь!» Бахарев однажды с наслаждением наблюдал ее в такой яростной контратаке против Владика.
— Это ты уж не тронь, пожалуйста, Владик. То, что моя мама, дочь санитарки из захудалой сельской больницы, могла только благодаря Советской власти стать врачом, — неоспоримый факт. И то, что мамина сестра, в прошлом батрачка и кухарка, при Советской власти председателем райисполкома была, — это тоже факт. И тоже неоспоримый. И ты полегче насчет коллективизации. С моей мамой поговори, она тебе расскажет, как жила их деревня до колхоза. Тут, Владик, мы с тобой драться будем…
А через несколько минут она столь же яростно спорила с Бахаревым по поводу статьи, объективно анализирующей события первых месяцев войны.
На следующий день Марина пригласила Николая на концерт: «У мамы абонемент в зал Чайковского. А сегодня у нее неожиданное дежурство».
В программе концерта любимый Бахаревым Шопен. И, возвращаясь домой, он восторженно говорил Марине о шопеновской музыке, о полонезе, пробуждающем в душе его что-то трепетное, не передаваемое словами. Каждая нота звучит, будто зов сердца композитора, высекая огонь из души.
С этого, кажется, и начался их опор. Они сошлись на том, что симфоническая музыка в программах радио и телевидения, увы, все еще пребывает на положении падчерицы, а за попытки создать джазовые варианты фортепианного концерта Чайковского надо ссылать на необитаемый остров без права переписки… Но когда речь зашла о пошлости в эстрадной музыке, о примитиве во многих, к сожалению, ставших популярными, туристских и студенческих песнях, Марина вдруг взвилась.
— Почему молодежи отказывают в праве самой решать, что хорошо, а что плохо. И в поэзии, и
Разговор переключился в сферу отнюдь не музыкальную. Марина бушевала.
— Весной нынешнего года наш старшекурсник написал туристскую студенческую песню. И слова и музыку. Я допускаю, что песня эта не без пошловатого налета. Есть в ней куплеты с подтекстом, с гнильцой… Но ведь автора на всех собраниях прорабатывали. Фамилия его стала нарицательной. Кто-то потребовал исключить парня из института. Но это уже… Слов не нахожу… Не нравится песня? Не пойте. Запретите ее петь на студенческих вечерах. Но шум такой к чему? Об авторе и его песне мало кто и слышал. А тут по всему институту слухи пошли… Да и не только по институту. Ну, что молчишь?
— Как эта песня называется?
— «Заря».
— А-а-а! «Заря»! Я кое-что слышал о ней. Как-то в одной компании профессор рассказывал про ту песню. Она, кажется, стала гимном клуба «Заря».
— Коля, прости меня, но ты какую-то ахинею несешь. Что за клуб?
Самый настоящий клуб. Автор песни и еще девять молодых балбесов из других институтов решили создать клуб «Заря». Со своим уставом. Главное в этом уставе: «Наше кредо — свобода мнений и вкусов». Фокусники слова… Жонглеры… Между прочим, эти «борцы за свободу мнений» выпустили рукописный журнал, в котором есть вирши, принадлежащие автору «Зари». Я слышал твой разговор с Владиком о маме и колхозах. Так вот, Мариночка, в тех виршах коллективизация поэтическими образами дана в сравнении с реформой 1861 года…
— Ты разговариваешь со мной, как с глупой девчонкой… Речь шла о музыке, о легком жанре, о праве молодежи на свои песни, а ты привел ни к селу ни к городу какой-то клуб, коллективизацию. Меньше всего я ожидала этого от литератора Бахарева.
— Ты не сердись. И клуб и коллективизация — все это и к селу и к городу. Началось с туристской пошловатой песенки, а кончилось виршами против Советской власти…
— Мой собеседник не отдает себе отчета в том, что он говорит.
— Отдаю… Ты, Мариночка, ш то чтобы уж совсем невежественна в некоторых вопросах нашего бытия, но, как говорится, не совсем, что ли, разбираешься в сложных деталях архимудрой социальной науки. Между прочим, Чайковский писал, что ни музыка, ни литература, ни какое бы то ни было искусство в настоящем смысле этого слова не существуют просто для забавы. Они отвечают куда более серьезным потребностям человеческого общества. Гендель мечтал о том, чтобы его музыка делала людей лучше. Но это так, к слову. Мы отвлеклись от истории с песней «Заря», точнее — от продолжения этой истории… Так вот, этот самый клуб молодых свободо- любов…
— Я впервые слышу о нем. Неужели все так было?
— У меня нет оснований не верить рассказу профессора. Солидный дядя… Девяносто килограммов, — и он улыбнулся, вспомнив Птицына, в свое время беседовавшего со взбалмошными юнцами из несоютоявшегося клуба «Заря».
Ну и прохвост, — в сердцах воскликнула Марина.
— Кто, профессор?
— Да нет же, автор «Зари». И вообще вся эта гоп-компания.
Бахарев мысленно отметил, что первая «разведка боем», пожалуй, дала кое-какие результаты.