Челомей
Шрифт:
Устиновская предвзятость распространялась не только на самого Челомея, но и на работавших под его руководством людей, на фирму. Известны случаи, когда представленные к наградам и премиям люди ждали их годами, а порой не дожидались вовсе. Это, конечно, создавало нервозность в производственных отношениях, отрицательно влияло и на ход работ, и на здоровье посвященных в «аппаратные игры».
«Сказать, что Устинов не любил Челомея — значит не сказать ничего; он его ненавидел. За что конкретно Устинов ненавидел Челомея, не знает никто, а может быть, этого не знал и сам Устинов. Но ненавидел он Челомея люто», — размышляет С.Н. Хрущёв [150].
Непростые отношения складывались у В.Н. Челомея и с С.П. Королёвым. Первоначально Сергей Павлович воспринял Владимира Николаевича «на своём
Интересно, что в глубоких и взыскательных дневниках Н.П. Каманина упоминания о В.Н. Челомее при жизни С.П. Королёва чисто опосредованные: никаких личных оценок. Но после смерти Сергея Павловича Каманин отдаёт должное Челомею, явно предпочитая его и Глушко, и Мишину.
Конечно, в отношении полученного технического образования, и прежде всего природного дара математика-механика, Владимир Николаевич не имел себе равных. В этом и заслуга его учителей, прежде всего И.Я. Штаермана, и родителей. Но в целом отношения Сергея Павловича и Владимира Николаевича были уважительными. Об этом свидетельствуют и Г.А. Ефремов, и Я.К. Голованов, и С.Н. Хрущёв, и В.А. Поляченко, и многие другие.
Достаточно ровными и уважительными были его отношения с М.К. Янгелем. Михаил Кузьмич, во многом благодаря благоволению Д.Ф. Устинова, имел широкую поддержку в войсках. Многим был известен и его брат, генерал-майор НКВД А.К. Янгель, в годы войны командовавший охраной железных дорог. Хотя столкновение их идей, случившееся на заседании Совета обороны в Крыму 28 августа 1969 года и завершившееся в пользу Янгеля, имело в своей основе не технические, не военные и даже не экономические, а чисто политические корни. К тому времени завершились сложные предварительные консультации, дело шло к переговорам, которые должны были завершиться и завершились подписанием в мае 1972 года Договора об ограничении стратегических вооружений ОСВ-1. Очевидно, что резкое наращивание числа унифицированных боевых ракет в арсенале СССР, предложенное В.Н. Челомеем, приводившее к резкому росту советской боевой мощи и фактически сводившее на нет все попытки создания сколько-нибудь эффективной ПРО, подтолкнуло бы Соединённые Штаты к новому витку гонки вооружений, инициатором которой в данном случае стал бы Советский Союз.
С точки же зрения военной предложение Челомея представляется очень сильным, в рамках экономических возможностей страны решающим все актуальные задачи (повышение количества доставляемых ядерных зарядов, снятие вопроса с ПРО как в части перехвата и уничтожения боевых блоков, так и с точки зрения уничтожения ракет на стартовом участке траектории).
«Необходимо отметить, что Гречко находился под каким-то гипнотическим влиянием Челомея. Министр беспредельно доверял ему. Я заметил, что, когда Владимир Николаевич выступал, Гречко так внимательно его слушал, что даже шевелил губами, как бы повторяя сказанное», — пишет один из явных противников В.Н. Челомея, член коллегии MOM, непременный участник, а во многих случаях и председатель основных государственных, межведомственных комиссий и советов, генерал-лейтенант из команды Д.Ф. Устинова, директор НИИ-88 Ю.А. Мозжорин, когда-то сделавший выбор в пользу королёвской Н-1 [130].
Заметим, что не один Гречко находился под влиянием Челомея, под его обаяние попали и многие академики, министры, специалисты различных отраслей и уровня, офицеры… Но столь же устойчивым было и его неприятие, прежде всего командой Устинова, участники которой, в значительной части люди военные, порой лишь «слышали звон» и равнялись на командира.
Весьма характерно и ещё одно свидетельство Ю.А. Мозжорина: «Тогда Мишин предложил министру организовать производство РН (ракета-носитель Н-1М. — Н. Б.) в высотных корпусах у Челомея в Реутове и затем сплавлять изготовленные конструкции по Москве-реке, Оке и Волге в Куйбышев, как бы расширяя тем самым куйбышевское производство. Однако отнять у Челомея корпуса, где он разместил
Конечно, В.Н. Челомею было не чуждо честолюбие, но проявлений достойного его личности человеческого восхищения выпадало ему крайне мало. С основными министрами, с членами правительства он был скорее в положении ответчика; на работе было не до честолюбия ни с той, ни с другой стороны. Восхищёнными наблюдателями могли быть лишь некоторые, наиболее «просвещённые» студенты да люди с диаметрально противоположной стороны научного крыла — академики, среди которых вес Челомея был также очень велик, а иным людям, что журналистам, что специалистам, Владимир Николаевич был незнаком ввиду действующей в стране для людей его ранга сугубой закрытости.
Хотя, конечно, говорить, что градус его честолюбия был слишком высок, не приходится. Он был несопоставим, скажем, с честолюбием академика В.П. Глушко, о котором ходил анекдот, что тот готов был бы немедленно умереть, если бы получил гарантии захоронения на Красной площади.
В.П. Мишин отмечал недовольство по поводу «секретности» и у С.П. Королёва: «Королёв тяжело переживает свою безызвестность» [76].
Некоторые вспоминают о честолюбии Челомея с юмором. Так, учёный секретарь ГКНПЦ им. М.В. Хруничева Ю.А. Цуриков пишет о разборе проблемы, связанной с двукратным снижением точности УР-100:
«В.Н. Челомей ответственно и очень требовательно относился к отработке сложной космической техники. Требуя с других, он был очень требователен к себе. Наряду с этим Владимир Николаевич был, как сейчас говорят, “трудоголик”.
Но, как бы ответственно и инженеры, и Генеральный ни относились к созданию новейших образцов ракетно-космической техники, обеспечить стопроцентную надёжность невозможно. Не всегда пуски проходят успешно.
При пуске одной из ракет было обнаружено, что изделие показывает точность существенно более низкую, чем заявлено в техническом задании. Комиссии поручили разобраться с нештатной ситуацией…
Для решения задачи в работу включилась большая группа сотрудников ОКБ-52, в том числе из Филиала № 1 (ОКБ-23): Дьяченко Ю. В., Карраск В. К., Миркин Н. Н., Черняков Д. С, Комаров В. Д., Цуриков Ю. А., Ильенко Ю. Е., Зданович Ю.К. и др. При этом основная тяжесть работ легла на отдел прочности. Было проведено большое число экспериментальных работ группой сотрудников во главе с Хромушкиным А. В….
Челомея вызвали на Политбюро. Понятно, что он очень нервничал, тем более что в это время он находился на лечении в Кремлёвской больнице. Было назначено совещание в ОКБ-23, где инженеры, участвующие в решении проблемы, должны были доложить, как и в какие сроки будет устранено явление POGO (обозначение явления продольных колебаний, являвшихся причиной потери точности. — КБ.). Естественно, нам предстояло выслушать всё, что думает Владимир Николаевич о создателях машин.
Был продуман “сценарий” предстоящего доклада. Всё руководство решило встретить Генерального на I этаже главного корпуса. При этом Юрий Васильевич Дьяченко, главный конструктор этой ракеты, предложил мне встретить Владимира Николаевича у его “Чайки”, потому что у меня, как учёного секретаря, было несколько несложных вопросов. Я понимал, что первые упрёки и обидные слова придётся выслушать мне.
Я знал, что… Владимир Николаевич работал в МВТУ им. Баумана у Всеволода Ивановича Феодосьева. Звоню Всеволоду Ивановичу: “Мне нужно с вами поговорить”. — “Подъезжай”. Рассказываю обстановку. Всеволод Иванович смеётся и говорит: “Сколько лет работаешь с Челомеем и не знаешь его характер!” Достаёт с полки книгу по параметрическому резонансу. Книга написана крупным немецким математиком — директором Центрального института математики и механики Академии наук ГДР. На первых страницах и далее вижу ссылки на работы Челомея. Феодосьев подаёт руку и говорит: “Дальше сам сообразишь, как действовать”.