Человеческая болезнь

Арнольд

С осторожностью, Зимин вышел из кабинета через полчаса, наблюдая за действиями новичка. Никакой агрессии не было, как и издёвок. Аксёнов вёл себя так, будто недавнее происшествие учудил не он, а какой-то несуществующий продавец. Как ни странно, он хватался за каждого покупателя, предлагал им различные сорта алкогольных продуктов, даже если не разбирался, опираясь больше на знания Артура, либо его прошлые советы, делая их своими. Сказать, что это выглядело странно – ничего не сказать. День закончился спокойно. Пётр даже похвалил новичка за его пылкость и старания, но напомнил, что не потерпит хулиганство или побои на работе.

– Ты так и не извинился передо мной, – Артур Тихонович глубоко выдохнул уже на улице, замечая лёгкий пар изо рта. Утреннее пекло сменилось холодеющим вечером, но стоять в свитере и штанах было терпимо. Кто же знал, что погода вновь обернётся боком, выставив дураками тех, кто легко одевался и был всё время на улице.

Рабочая смена закончена, пора уходить домой. Пётр Яковлевич вышел через чёрный ход, его ждали дела и достаточно срочные: фирма «LeCON» пыталась расторгнуть контракт, бумажки уже были подписаны, но на днях, увидев рост прибыли, она заявила, что ничего подобного не было. Дело грозит судом, и с этим стоит разобраться лучше, чтобы правда не потерялась в деньгах.

– А должен? – Прохор Григорьевич достал сигарету и закурил, осматривая коллегу презрительным взглядом. Таким он даже не смотрел в присутствии Петра. Между обоими появилась напряжённая тишина. Никто никуда не уходил, но каждый стоял, будто что-то должно произойти. – Ты жалкий. Твоё существование меня только смешит. У тебя есть дома зеркало? Советую смотреться в него чаще.

– За языком следи, баран. Или тряпка? Как тебе угодно. Чего ж ты стелешься перед Петром, а передо мной рога свои показываешь? Могу спилить, если угодно.

Аксёнов неоднозначно улыбнулся, будто чем-то вдохновившись. Идея о «спиливании рогов» звучала вполне гармонично в его голове: всё, что угодно, может стать рогами на теле человека, а значит, это можно «спилить». Девушки слишком визгливы, словно свиньи. Это забавляет и возбуждает только больше. Любой удар по их телу проходит прямиком к сердцу, отзываясь нездоровой любовью к подчинению и унижению. Мужчины же в этом плане отвратительны. Они совершенно не привлекали Прохора сексуально. Большие, грубые и неповоротливые тела, на которые хочется только плюнуть и размазать, а затем стереть с лица Земли. Прохор не считает себя геем. Говорят, от любви до ненависти – один шаг. Но в сторону мужчин Аксёнов стоит на месте с ненавистью, скрипя зубами от отвращения. Он никогда не сможет сделать шаг вперёд. Может, в следующей жизни.

– У тебя есть отец? Хотя какая разница. Я могу быть и любовником. Такого сына иметь одно отвращение, но я бы пустил твою мамку по кругу. У меня много знакомых, которые оценят даже даму в возрасте, – Прохор не успел подмигнуть, как в его лицо прилетел кулак коллеги. Рисковый удар. Мужичка ведь нет рядом.

– Не смей говорить про мою маму!! Закрой свой рот! Ты понял меня??

Аксёнов нервно засмеялся, осознавая, что его ударил в лицо тот, кому он сегодня и сам прописывал в лицо. Он с силой схватил его за волосы и бросил на землю, садясь рядом, чтобы завести одну руку выше спины, из-за чего оппонент не сможет даже сдвинуться от боли. Удобный случай, чтобы сломать руку, но директор заметит подвох, он может обратиться в полицию.

– Слушай сюда, псина беспородная. С сегодняшнего дня главный – я. Если будешь выёбываться, я тебя свиньям скормлю. Мои знакомые разводят целое семейство в деревне. Как думаешь, ты понравишься голодным животным? – на лице Прохора вновь появилась неоднозначная улыбка, пока Артур ощущал злость, смешанную со страхом. Кто знает, возможно, это не просто угрозы. Один из них сейчас выглядит и говорит крайне неадекватно, а неадекватные люди способны на многое. – Я привезу Петра посмотреть на свинок. Думаю, он оценит.

Аксёнов спокойно встал, смотря на то, как парнишка аккуратно опускал руку и разминал её, прежде чем встать. В этот момент в лежащего прилетела нога в лицо, из-за которой вновь открылось носовое кровотечение. Оба понимали, что это событие останется только между ними, поэтому более молодой из них лишь больше погружался в омут глубокого страха от несправедливости и неизвестности.

– Увидимся завтра, Артур. Повторюсь: с сегодняшнего дня главный – я. И, если ты перейдёшь мне дорогу… – Аксёнов промолчал и, развернувшись, пошёл вдоль по улице, прислушиваясь к происходящему вокруг. Нет, он не ждал, пока Артур нападёт на него со спины, ибо тот, даже если скалится и гавкает, не способен на это. Это как шутка с двумя собаками на цепи. Они гавкают друг на друга, делая вид, будто готовы порвать соперника, как только их освободят. Однако, после освобождения, они скулят, поджав хвосты. Такое происходит не со всеми собаками. Одним из «не таких» и оказался Прохор. Артур же поджимает хвост, пока его соперник заваливает его и перегрызает шею. Тактика жертвы, либо безвыходное положение из-за других взглядов на жизнь?

– Урод… кха-кха, – Зимин сплюнул кровь и встал с ещё тёплого асфальта, потирая ноющую руку. Кроме неё болели плюсом колени, на которые он приземлился, как только его кинули на землю. Их стоит обработать дома, чтобы ранки не загноились, и инфекция не появилась с сомнительной неожиданностью.

На улице ещё ходят автобусы, но довольно редко, с большой задержкой. «Всё для людей» – говорили они, не выпуская автобус во время холодной зимы даже днём, в жаркие или холодеющие вечера меняя график на своё усмотрение. Парнишке пришлось простоять полчаса, прежде чем к нему подъехал пустой транспорт. А, нет, не пустой. В нём сидела старушка, не считая водителя. Сбылась чья-то мечта: зайти в свободный автобус, все сиденья твои, ты становишься царём этого салона. И это наверняка была мечта старушки, которая с недовольством посмотрела на нового пассажира, будто он разбил фарфоровую чашку с французской гравировкой. Было бы неприятно, будь сравнение правдой, но это лишь выдуманная ситуация, которая, с другой стороны, несёт чувство вины, гнев, досаду, грусть и целый комок негативных эмоций. Реальность же отличается от этого. Подумаешь, не угодил своим присутствием незнакомой женщине в возрасте. Через пару остановок новый пассажир уже выйдет, причём за это время не разобьётся ни одна дорогая коллекционная чашка. Артур сел возле окна, уже отдав деньги за проезд. Водитель ему показался уставшим. Совсем, как старый бассет-хаунд. Морщины выглядели грубо, во многих местах кожа свисала вниз, будто готовая отслоиться, если дёрнуть. Внешность делала старика болезненным и унылым: уголки губ расслаблено свисали вниз, пока впалые глаза с тоской смотрели на знакомую дорогу. Молодой пассажир посмотрел в окно. Различные строения стремительно менялись друг за другом, иногда на улицах появлялись одинокие люди или небольшие компании, явно в поисках приключений. Он бы и сам ходил пешком, но через тёмные переулки в его районе передвигаться в одиночестве опасно. Там часто орудуют преступники. Зимину хватило одного дня за месяц спокойного передвижения, где его пырнули ножом, чтобы проверить заточку ножа для более крупных убийств. Как ни странного, его оставили в живых вместе с таким необычным признанием, не имея никаких других целей. Артур лежал неделю в больнице. Врачи говорили, что ему повезло: порез неглубокий. Полиция же не имела никаких улик и зацепок, дело открыли и заморозили до появления подобных случаев. Артур понимал, что это не везение, а желание. Человек может только пожелать, чтобы что-то купить, чего-то достичь или что-то сделать. Всё зависит от уверенности и целеустремлённости. Тот человек в переулке действовал быстро и умело: в тёмном пространстве тень падала на лица, капюшон создавал дополнительную защиту; нож появился в руке лишь тогда, когда цель была близко, чтобы холодное оружие вонзилось в тело быстрее, чем появился бы страх; успокаивающий голос и признание будто смягчали произошедшее, чтобы жертва знала, что она не умрёт, чтобы жертва доверилась незнакомцу и выжила. Нет, он не хотел убивать. Он всего лишь хотел проверить, как хорошо заточил нож, и использовать его в куда более необходимых незаконных ситуациях.

– Вы выходите?

Артур растерянно осмотрелся, заметив на себе взгляд удручённого водителя через зеркало заднего вида, с помощью которого можно было хорошо просматривать действия в салоне. Если бы он не просил каждый раз водителей автобусов и маршруток объявлять его остановку, то он давно бы пропустил её, уехав на конечную, либо вернувшись в самое начало.

– Да, спасибо. У меня проблемы с памятью, и я выпадаю ещё во времени. Всего доброго.

– Нарожаются, а потом мир портят. В свои молодые годы я по лесу бегала, ноги сшибала. Все растения знала, стихи рассказывала, только спроси! А сейчас! То голова, то нога. Даже расстройства себе какие-то ненормальные придумали отговоркой, – старуха недовольно заворчала в салоне, но в нём было слишком тихо, чтобы не услышать эти высказывания. Артур повернулся к ней, не поленившись подойти и положить руку на плечо.

– Я не знаю, как вас зовут, но это и не так важно. Почему вы ехали сидя? Болят ноги? Я думаю, вы это придумали. Вспомните свои молодые годы, когда вы беззаботно без травли росли. Бегайте и прыгайте, а если найдутся причины, смело откидывайте их, ведь они служат только оправданием, а не весомым аргументом для отказа. Хотя даже если и была травля, вы приняли это, как норму. Но так нельзя. Вы исказили свой мир, и я думаю, стали сумасшедшей. Понимаете, люди должны развиваться дальше. Они не должны становиться копией своих родителей, перенимать их минусы. Страдают не только они, но и их будущие дети. Раньше это было нормой. Дети становились родителями. Будто происходило копирование, хотя учёные утверждали, что такое невозможно. Сейчас же дети раньше начинают понимать, в каком дерьме они находятся. Тяжело выбираться, происходит естественный отбор, кто бы что ни говорил. Кто-то накладывает на себя руки, кто-то убивает других, кто-то сдаётся, а кто-то продолжает идти дальше. Впрочем, вам этого не понять. Вы приняли такую позицию очень давно, и изменить её сейчас крайне сложно. Мне грустно спрашивать, жив ли ваш ребёнок внутри. Если вы похоронили его под выкопанной родителями землёй, я соболезную вам. До свидания.