Человеческая гавань

Линдквист Йон Айвиде

Продвигались они быстро. Далеко впереди Майя пару раз падала, но быстро поднималась на ноги и шла дальше. Андерс и Сесилия двигались по ее следам. Когда они прошли примерно пятьдесят метров, Андерс обернулся.

Их дом стоял далеко на мысу. Из трубы поднимался дым. По обе стороны от домика — две занесенные снегом сосны. Дом был довольно паршивый, плохо построенный и плохо прибранный, но с этого расстояния он смотрелся настоящим раем на земле.

Андерс достал из рюкзака свой старый «Никон», приблизил изображение и

сделал кадр на память, затем убрал камеру и поспешил вслед за своей семьей. Ну и что, что в доме кривые стены и покосившийся пол. Все равно это рай на земле — их собственный рай.

Через пару минут он нагнал своих. Сначала он думал, что пойдет первым — будет прокладывать лыжню для Майи и Сесилии: снег был толщиной в десять сантиметров. Но Майя отказалась: это она будет прокладывать путь, она будет указывать им дорогу!

Лед был прочным, так что беспокоиться было не о чем. С материка послышался негромкий шум — это какая — то машина направлялась на Думаре. Издалека автомобиль казался маленьким, как муха. Майя остановилась и уставилась вперед:

— Это настоящая машина?

— Да, — сказал Андерс, — а как может быть иначе?

Майя не ответила: она продолжила смотреть на машину, которая направлялась на мыс с противоположной стороны острова.

— А кто ее ведет?

— Какой — то дачник, наверное. Может, искупаться хочет.

Майя улыбнулась и посмотрела на него с непередаваемым выражением лица — удивленным и ироническим одновременно.

— Папа. Искупаться? Сейчас?

Андерс и Сесилия засмеялись. Машина исчезла за мысом, оставив за собой только дымок.

— Из Стокгольма. Хотят посмотреть на свой летний домик и на лед, наверное.

Майя удовлетворилась ответом и пошла дальше. Как вдруг она снова повернулась к родителям:

— Почему мы не стокгольмцы? Мы ведь живем в Стокгольме.

— Ну, мы — то с тобой настоящие жительницы Стокгольма, — сказала Сесилия, — а вот папа нет. Потому что его папа был не из Стокгольма.

— Мой дедушка?

— Да.

— А кто же он тогда?

Андерс ответил серьезным тоном:

— Рыбак.

Майя кивнула и посмотрела на маяк, выступавший на светлом небе.

Симон стоял на застекленной веранде и смотрел на свою семью в бинокль: вот они остановились и разговаривают, а Майя бегает поблизости. Он улыбнулся. Ох уж эта Майя! Девочка с маленьким моторчиком внутри, вечно в движении. Что ж, хорошо, что она такая активная, энергии нужен выход.

Да, она его настоящая внучка, хоть и не по крови. И Андерсу он настоящий отец. Он знал их всех еще тогда, когда они оба и взгляда — то не могли сфокусировать. Надо же, как он прирос, прикипел к этой семье. Его семье.

Пока заряжал кофеварку, он по старой привычке все время поглядывал на дом Анны — Греты.

Анна — Грета отправилась на материк за покупками. Хотя прошло совсем немного времени,

Симон уже начал беспокоиться. Сорок лет вместе, а он все еще скучает, когда она куда — то уходит, все время думает о ней и волнуется.

Может, это потому, что они живут отдельно. Сначала его задело, когда Анна — Грета твердо сказала, что да, она его любит, но совершенно не хочет с ним съезжаться. Пусть он ее извинит. Он может, как и раньше, арендовать у нее свой домик. Но жить вместе они не будут.

Симону ничего не оставалось делать, как смириться. Поначалу он надеялся, что время все изменит. Но время шло, и теперь Симону тоже стало казаться, что это было очень разумным решением. Он по — прежнему платил за домик символическую плату. С тех самых пор, как он снял его в 1955 году, плата не повысилась ни на крону. Все как раньше — тысяча крон в год. На эти деньги они обычно ездили в маленькие путешествия на финских паромах, а иногда покупали что — нибудь особо вкусное — еду или дорогой алкоголь. Передача платы давно превратилась в некий ритуал — собственный ритуал их маленькой семьи.

Они не были женаты: Анна — Грета как — то сказала, что она уже один раз побывала замужем и ей того вполне хватило. Симон спокойно отнесся к такому решению: на самом деле именно он был ей настоящим мужем, считал себя отцом ее ребенка и дедушкой ее внука, поэтому свадьба ничего бы не изменила.

Симон снова вышел на застекленную веранду и посмотрел в бинокль. Вот они, уже почти рядом с маяком. Почему — то остановились, и он никак не мог разглядеть, что они делают. Он начал крутить колесико бинокля, чтобы увидеть лучше, как тут входная дверь открылась.

— Здорово!

Симон вздрогнул. Ему потребовалось несколько лет, чтобы привыкнуть к тому, что местные жители не стучат, перед тем как войти. Когда он только поселился на острове, то, подходя к чужим дверям, сперва стучал, а потом стоял и подолгу ждал, пока хозяева наконец откроют, а его наградят удивленным взглядом: ну и что ты стоишь? давно бы зашел.

Позади послышались шаги, и в комнату вошел сосед Элоф Лундберг в своей вечной кепке. Он оглядел внимательно комнату, как будто хотел что — то сказать, но слов не нашлось, и приветливо кивнул Симону:

— Здорово, вождь.

— Здорово.

— Что новенького?

Симон покачал головой:

— Да ничего особенного, все по — старому.

Иногда ему казалось, что поболтать с Элофом достаточно забавно. Но сегодня настроение у него было другим, и он перешел сразу к делу:

— Ты за буром, да?

Глаза Элофа расширились от удивления. Обычно они балагурили, перекидываясь фразами так, как фокусники в цирке кидают друг другу кольца. Сегодня же, по его мнению, Симон повел себя несколько неожиданно. Элоф поразмышлял пару секунд, а затем сказал: