Человеческая комедия
Шрифт:
– Ты все ему отдала?!
– сказала мать в ужасе.
– Что же ты скажешь отцу в новый год, когда он захочет посмотреть на твое золото?
Глаза Евгении стали неподвижны, и обе женщины половину утра были в смертельном ужасе, в таком смятении, что пропустили раннюю обедню и пошли только к поздней. Через три дня кончался 1819 год, и вскоре должны были разыграться страшные события: буржуазная трагедия без яда, без кинжала, без пролития крови, но для действующих лиц более жестокая, чем все драмы, происходившие в знаменитом роде Атридов .
– Что с нами будет?
– сказала г-жа Гранде дочери, опуская вязание на колени.
Бедная
– Мне пришло в голову, дитя мое бедное, что если бы ты доверила мне свою тайну, мы успели бы написать в Париж господину де Грассену. Он мог бы прислать нам золотые монеты, похожие на твои, и хотя отец хорошо знает их, может быть…
– Но где же мы достали бы столько денег?
– Я взяла бы из своих. К тому же господин де Грассен нам бы охотно…
– Уж поздно, - ответила Евгения глухим, изменившимся голосом, прерывая мать.
– Ведь завтра утром нам надо идти к нему в комнату поздравлять с новым годом!
– Но почему бы, дочка, не поговорить с Крюшо?
– Нет, нет, это значило бы выдать меня им и поставить нас в зависимость от них. А затем - я решилась. Я поступила хорошо, я ни в чем не раскаиваюсь. Бог не оставит меня. Пусть свершится его святая воля. Ах, если бы вы прочли письмо Шарля, вы бы только о нем и думали, маменька.
На другой день утром, 1 января 1820 года, ужас, охвативший мать и дочь, подсказал им самое естественное оправдание, чтобы отказаться от торжественного появления в комнате Гранде. Зима 1819 - 1820 года была одна из суровейших зим. Крыши были завалены снегом. Г-жа Гранде сказала мужу, как только услышала, что он шевелится в своей комнате:
– Гранде, прикажи Нанете затопить у меня печку, - так холодно, что я замерзаю под одеялом. Я уж в таких летах, когда надо поберечь меня. Кроме того, - продолжала она после небольшой остановки, - Евгения придет сюда одеться. Бедная девочка может заболеть, одеваясь у себя в такой холод. Потом мы придем поздравить тебя с новым годом у камина в зале.
– Та-та-та-та-та, что за разговоры! Как ты начинаешь новый год, госпожа Гранде? Ты никогда столько не говорила. Однако ты не хлебнула лишнего, я полагаю.
Прошла минута молчания.
– Ладно, - продолжал добряк: видимо, ему самому было по душе предложение жены, - пусть будет по-вашему, госпожа Гранде. Ты ведь, правда, хорошая женщина, и я не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье в твои годы, хотя вообще все Бертельеры кремневые. Что, не правда?
– крикнул он после паузы.
– А мы все-таки наследство после них получили, бог с ними.
И он закашлялся.
– Сегодня вы веселы, сударь, - степенно промолвила бедная женщина.
– Я всегда весел…
Бочар наш весел, весел
Лохань чинить повесил… -
прибавил он, входя в комнату жены совсем одетый.
– Да, скажу как честный человек, холодище-то изрядный. Мы славно позавтракаем, жена. Господин де Грассен прислал мне паштет из гусиной печенки с трюфелями! Сейчас схожу за ним на остановку дилижанса.
– У меня нет больше золота, жена. Осталось еще несколько старых червонцев, - тебе-то я могу сказать, - да пришлось пустить их в оборот.
И ради новогоднего торжества он поцеловал жену в лоб.
– Евгения!
– добродушно крикнула мать, когда Гранде ушел.
– Не знаю, с какой ноги встал отец, но сегодня он прямо добряк. Ничего, как-нибудь выпутаемся.
– Что такое с хозяином?
– сказала Нанета, входя к барыне затопить печку.
– Сперва он сказал мне: “Здравствуй, с новым годом, дуреха! Поди затопи у жены, ей холодно”. Я прямо одурела, когда он протянул руку и дал мне экю - шестифранковик, почти что не стертый! Вот, барыня, поглядите. О, он славный человек! Как-никак, достойный человек. Есть которые - что старей, то черствей, а он становится сладким, как ваша черносмородинная, и добреет. Человек, каких мало, предобрый человек…
Разгадкою такой веселости Гранде была полная удача его спекуляции. Де Грассен, вычтя сумму, которую бочар был ему должен за учет голландских векселей на полтораста тысяч франков, и ссуду, данную им Гранде для покупки государственной ренты на сто тысяч ливров, послал бочару с дилижансом тридцать тысяч франков монетами в одно экю, оставшихся от следуемых старику процентов за полгода, и извещал его о повышении курса государственной ренты. Курс ее был тогда восемьдесят девять франков, а в конце января известнейшие капиталисты покупали облигации уже по девяносто два. Гранде в два месяца нажил двенадцать процентов на свой капитал, погасил свой долг де Грассену и отныне должен был получать пятьдесят тысяч франков каждые полгода, без платежа налогов, без всяких проторей и убытков. Он раскусил, наконец, выгоду государственной ренты - помещение капитала, вызывающее у провинциалов неодолимое отвращение, - и видел себя меньше чем через пять лет обладателем капитала в шесть миллионов, приумноженного без больших хлопот, - капитала, который в соединении со стоимостью его имений должен был образовать колоссальное состояние. Шесть франков, подаренные им Нанете, были, возможно, платою за огромную услугу, какую служанка, сама того не ведая, оказала хозяину.
– О! О! Куда это идет папаша Гранде спозаранку, да еще спешит, словно на пожар?
– говорили купцы, отпирая лавки.
Потом, когда увидели, что он возвращается с набережной в сопровождении артельщика почтово-пассажирской конторы, который вез на тачке туго набитые мешки, посыпались восклицания.
– Ручей к речке бежит, а наш добряк к денежкам, - говорил один.
– Они к нему идут из Парижа, из Фруафона, из Голландии, - прибавлял другой.
– В конце концов он купит весь Сомюр!
– восклицал третий.
– Ему и холод нипочем, он всегда делом занят, - уязвила мужа какая-то женщина.
– Эй, господин Гранде, может, вам эти мешки некуда девать, - балагурил торговец сукном, его ближайший сосед, - так я могу вас избавить!
– Чего там! Одни медяки, - отвечал винодел.
– Серебряные, - буркнул артельщик.
– Если хочешь, чтобы я тебя поблагодарил, так держи язык за зубами, - сказал добряк артельщику, отворяя дверь.
“А, старая лисица, а я-то считал его за глухого, - подумал артельщик.
– Видно, в холод он слышит”.