Человечество: вчера, сегодня, завтра

Валовой Дмирий Васильевич

— Когда я перешел с поста председателя президентского Совета экономических консультантов на должность главного экономиста во Всемирном банке, — спокойно начал говорить заокеанский гость, — мне показалось наиболее тревожным то обстоятельство, что МВФ и министерство финансов США часто выступали за рубежом именно с таких позиций, которые были прямо противоположны тому, что мы отстаивали у себя на родине. Мы боролись у себя против приватизации Системы социального обеспечения в то время, как проталкивали ее за рубежом. Дома мы боролись против поправки к Конституции, требующей сбалансированности бюджета, которая ограничила бы наши возможности использования экспансионистской фискальной политики в случае спада; но за рубежом мы требовали свертывания бюджетных расходов от стран, где начиналась рецессия. Дома мы боролись за

закон о банкротстве, защищающий дебиторов и дающий им возможность возобновить дело; за рубежом мы рассматривали банкротство как нарушение кредитного контракта. В наших внутренних делах мы добивались изменения устава Федеральной резервной системы (ФРС), концентрировавшего ее внимание исключительно на инфляции — мы были встревожены тем, что ФРС уделяет недостаточно внимания созданию рабочих мест. За рубежом мы требовали, чтобы центральные банки занимались только проблемой инфляции.

В Соединенных Штатах мы признавали границы рыночного механизма и считали, что государство должно играть важную роль. Но хотя мы сами не верили в рыночный фундаментализм, как в концепцию, согласно которой рыночный механизм может сам решить все проблемы экономики (и общества); мы пропагандировали рыночный фундаментализм для остального мира.

Идеи рыночного фундаментализма нашли отражение в концепции базовой стратегии развития, которую отстаивают МВФ, Всемирный банк и министерство финансов, начиная с 1980-х годов; стратегия, которую часто называли «неолиберализмом» или, поскольку большинство ее основных разработчиков находились в Вашингтоне, именовались «Вашингтонским консенсусом». Она включала минимизацию роли государства посредством приватизации предприятий, находившихся в государственной собственности, свертывания государственного регулирования и государственного вмешательства в экономику.

Реализации двойных стандартов в экономической политике содействовала благоприятная ситуация, которая сложилась после окончания холодной войны. В начале 90-х годов прошлого века постсоциалистическое пространство Советского Союза и Восточной Европы как мощный пылесос втягивали в себя доллары тоннами. На эти доллары США покупали там не только материальные ресурсы, но и умы. А туда поставляли ширпотреб, включая «ножки Буша». В итоге — экономический бум давно невиданных масштабов.

Журналисты и эксперты провозгласили наступление «новой экономики США». Обозреватели наперебой доказывали, что рецессии ушли в прошлое, глобализация несет процветание всему миру. На встречах в верхах, включая «большую восьмерку», мы расхваливали наши успехи и уверяли взиравшие на нас с некоторой завистью другие развитые страны, что, если им удастся внедрить нашу модель капитализма, они добьются такого же процветания. Вместе с глобализацией наступила эра распространения американской модели капитализма, в основе которой лежит откровенный индивидуализм.

Но уже к концу десятилетия стало очевидным, что «новая экономика» не более как кратковременный взрыв активности. даже гиперактивности, неизбежно сменяемый крахом, — явление характерное для капитализма уже в течение двухсот лет. Исключение состояло лишь в том, что на сей раз «мыльный пузырь», то есть бум, был гораздо больше, поэтому и его последствия гораздо серьезнее. И не только для США, но и для большей части остального мира.

Первые острые кризисы вспыхнули в 1997 году в Корее, Индонезии и Таиланде, в 1998 году в России и Бразилии. В самом начале нового тысячелетия, фондовая биржа, конечный барометр экономики, достигла максимального за все время своего существования уровня. Комплексный индекс NASDAQ, в который входят, главным образом, акции корпораций высоких технологий, взлетел с 500 в апреле 1991 года до 1000 — в июле 1995 года, а в марте 2000 года достиг максимума — 5132. Бум на фондовом рынке способствовал росту доверия потребителя, которое также достигло новых высот и обеспечило мощный импульс инвестиционной деятельности, особенно в бурно развивавшихся секторах телекоммуникаций и высоких технологий.

Последующие несколько лет подтвердили подозрения, что цифры были дутыми, и фондовый рынок начал ставить новые рекорды. Но теперь уже по темпам спада. В первые же два года только на Американской фондовой бирже капитализация фирм снизилась на 8,5 триллиона долларов. Только одна из крупных корпораций «Америка-онлайн, Тайм Уорнер» (AOL Time Warner)

списала 100 миллиардов долларов, признавая тем самым, что сделанные ею инвестиции колоссально обесценились. В начале 90-х не было ни одной фирмы с капитализацией в 100 миллиардов долларов, не говоря уже о том, что никто не мог себе позволить списание подобных сумм и продолжать существование.

После того как лопнул высокотехнологичный «мыльный пузырь», не замедлил совершиться и поворот в судьбах реальной экономики. Америка вступила в свою первую рецессию за последнее десятилетие. Выяснилось, что новая экономика отнюдь не положила конец деловому циклу. Если бум был наибольшим за весь послевоенный период, то и спад стал также самым глубоким. Два первых года нового тысячелетия были свидетелями падения других рекордов, которыми не принято хвастаться. Банкротство корпорации «Энрон» было самым крупным в истории США, но только до тех пор, пока не обанкротилась в июле 2002 года корпорация «Уорлд Ком» (WorldCom). Курсы акций падали темпами наиболее высокими за много лет — индекс Стэндард энд Пурз 500 (S&P), обеспечивающий наиболее представительную меру результативности рынка ценных бумаг, демонстрировал самые низкие годовые результаты за четверть века. Американцы доверчиво вкладывали свои сбережения в корпоративный капитал, теперь в результате 8,5-триллионного снижения рыночной капитализации, они потеряли примерно треть своих индивидуальных сбережений на старость. Такие индивидуальные пенсионные счета, как схемы JBA и пенсионный план 401 (к), попросту испарились. Даже бум в области недвижимости весьма сомнительного характера, вовсе не обязательно благоприятствующий обеспечению будущего людей, вылился в потерю более чем 1,6 триллиона долларов, исчезнувших с балансов домашних хозяйств. Человек, проработавший всю жизнь, вдруг очнулся от иллюзий, для того чтобы убедиться, что его расчеты на обеспеченную старость не оправдались.

К тому же Америку потрясли самые тяжкие корпоративные скандалы, которые затронули почти все важнейшие финансовые институты. Оказалось, что проблемы не ограничиваются телекоммуникационным сектором, ни даже сферой высоких технологий. Проблемы возникли в секторе здравоохранения и даже в тривиальном бакалейно-гастрономическом бизнесе.

Как могло случиться, что американский капитализм из символа триумфатора, шествующего по всему миру, превратился в символ всего порочного, что только есть на свете?

Ваша редакция много пишет о превращении реального мира в мифы. К сожалению, это действительно так. Я постараюсь это показать на примере экономических явлений и процессов, которые превращаются в мифы. Тем более что, объясняя причины нашего успеха в 90-е годы самим себе и всему миру, мы в основном опирались на определенный набор мифов, развенчание которых является самой насущной необходимостью. Успех Америки породил миф, что американская модель пригодна для всех остальных стран. Эта вера привела к открытию панацеи против всех экономических бедствий, Америка стала навязывать свою модель всему миру. Но в условиях других стран иные модели могут функционировать лучше. Шведы, например, хотя и внесли коррективы в свою систему социального обеспечения, но не отказались от нее; защита, которую она предоставляет, позволяет уменьшить численность находящихся в крайней нищете, которая все еще распространена в Америке.

Есть и другие страны, которые верят, что их экономическая система лучше американской, по крайней мере, для них. Может быть, у них ниже жизненный уровень, но дело с занятостью и здравоохранением обстоит лучше, продолжительнее отпуска и ниже уровень стресса, отражающийся в более длительной продолжительности жизни. Там меньше неравенства, меньше бедности, меньше преступности, меньшая доля населения проводит значительную часть своей жизни за решеткой. Там есть выбор, есть возможности компромиссов.

Коллапс экономики «мыльного пузыря» и скандалы, связанные с ним, вызвали ожидаемую реакцию остального мира: злорадство по поводу американских затруднений, другие ждут нашего унижения. Безмерное рекламирование американской модели капитализма подпитывает враждебность. Трещины в нашей системе создали тем самым много возможностей для критиков Америки заявлять: «Ведь я же вам говорил». Если реклама американского капитализма была одной из приоритетных целей американской внешней политики, то наша политика сама готовила наше поражение.