Человечность
Шрифт:
— Товарищ полковой комиссар, к вам пришли.
Храпов повернулся и несколько секунд смотрел, ничего не видя. Потом различил перед собой подтянутого капитана в новой гимнастерке.
Батальон старшего лейтенанта Босых окапывался в степи за Доном.
Бойцы не спеша отрывали стрелковые ячейки, соединяли их ходом сообщения.
Подъехала батарея противотанковых пушек. Артиллеристы сняли орудия с передков, ездовые увели лошадей, а расчеты принялись расчищать огневые площадки.
— Работай, артиллерия! —
— Комбат, Казеев вышел!
— Где?!
Лейтенант Казеев привел с полроты бойцов, усталых и возбужденных: наконец-то свои!
Будничные, такие приятные заботы охватили старшего лейтенанта Босых. Он принимал людей, распоряжался, чтобы их накормили и дали им отдохнуть. Потом он знакомился с командиром приданного ему дивизиона семидесятишестимиллиметровых пушек, побывал у минометчиков. Он отдавал приказы энергично и четко, и никто не подумал бы, что сейчас его волновала не только батальонная траншея.
— Работы не прекращать! — покрикивал Босых. — Здесь станем крепко!
Бойцы знали: это — не слова, а выраженный словами закон, не подлежащий никакой коррективе. Крепко стоять было для них теперь так же естественно, как степь, как солнце.
Из-за Дона неторопливо летела «рама». «Шугануть бы ее чем…» — рассердился Босых. Будто повинуясь его желанию, за спиной загудели два ястребка. «Наши, краснозвездные!.. Заждались мы вас… Дайте ей как следует!»
Ястребки напористо атаковали «Раму» — один тут же загорелся.
Второй сделал круг и снова пошел в атаку.
— Эх, браток-браток… — тяжело и горько вздохнул Босых. Бойцы перестали копать и тоже смотрели на воздушный бой. В этой схватке было что-то символическое и очень близкое им.
На этот раз задымилась «рама» и врезалась в землю. Истребитель покачал крыльями и повернул назад.
— Спасибо, друг… — выдохнул Босых, взволнованный воздушным боем и воспоминаниями о товарищах, ценой своей жизни преградивших за Доном путь врагу.
Подошел и остановился рядом полковой комиссар Храпов. Будто продолжая мысль Босых, сказал:
— Не зря все было, комбат… Здесь будем стоять.
— С этого надо было начинать, товарищ полковой комиссар!.. Храпов понимал, что имел в виду комбат.
— Не зря все было, не зря. А я тебе пополнение привел!
Босых увидел группу младших лейтенантов и лейтенантов. У одного была забинтована голова. Босых не поверил глазам: перед ним стоял лейтенант Королев. Они обнялись.
— А ведь тебя похоронили!..
— Хорошая, говорят, примета. А где мой взвод?
— Там…
Королев заторопился к траншее.
— Лейтенант? — Лагин с удивлением и радостью смотрел на взводного, воскресшего из небытия.
— А еще кто здесь?
—
— Еще Седой — он в полковой разведке, у Фролова…
Они присели около траншеи, закурили. Лагин рассказал, как выходили из-за Дона.
— А мне пришлось самому добираться. Пока лежал без сознания, все ушли.
— Наговорились? — прервал их разговор Босых. — Принимай, лейтенант, вторую роту, отдохнем потом. Начнем, брат, сначала…
Был август сорок второго года, а впереди было еще почти три года боев. Тому, кто услышит жаворонка в послевоенном небе, эти события вспомнятся лишь как небольшой эпизод очень трудной войны.
Книга третья. АНТИМИР
1
В ПРЕИСПОДНЕЙ
— Лос! Лос! [5]
Серые тени бредут по серой дороге. Их скрючило солнце, отчаянье, голод, жажда. Они не имеют права остановиться, выпить глоток воды. Они вообще не имеют никаких прав. В жизни ничего подобного не бывает. Они бредут за гранью жизни.
5
Окрик конвойных солдат: «Давай!», «Пошел!», «Вперед!»
Одна из теней — человек, у которого раньше было имя и фамилия Женька Крылов. У него были еще мать и сестра, товарищи и друзья, надежды и мечты, гордость и честь — целый мир. Все это осталось за гранью жизни. Он уже не существовал как личность, никому не был нужен. Его эмоции и интеллект значили теперь не больше, чем пыль, а пыль можно развеять по ветру, в нее можно плюнуть — кому придет в голову дорожить ею? Он стал тенью и утратил право на эмоции, на интеллект, на человеческое достоинство. Он превратился в людскую былинку, которую унесло в антимир.
Все функции живого человеческого тела свелись здесь к примитивным изначальным основам — двигаться, дышать. Только бы не упасть, не смешаться с дорожной пылью, не быть обыкновенным навозом для окаменевшей степи…
Это невозможно осмыслить, такая задача не по плечу человеку, наделенному разумом и чувствами. Здесь, за гранью жизни, иные измерения. Все сорвано, вздыблено, лишено логики. Палящее солнце не греет, в бескрайней степи тесно, солидарности между людьми нет, нет признаков живого. Медленно тянутся по сторонам хутора. Вдоль дороги стоят женщины — в глазах боль и тоска. Не ведут ли мужа, сына, брата и отца? Боже, как страшны тусклые взгляды мужчин…