Человек без свойств (Книга 2)
Шрифт:
Бонадея собрала свои воспоминания о счастливом соединении научных интересов эпохи с бездумной манерой выражаться.
— Речь идет о наилучшем развитии ее полового инстинкта и управлении им, — ответила она затем в духе своей учительницы. — И она держится убеждения, что путь к захватывающей и гармоничной эротике идет через жесточайшее самовоспитание.
— Вы воспитываете себя обдуманно? И притом жесточайше?! Ты говоришь просто великолепно! — воскликнул Ульрих снова. — Но будь добра, объясни мне, зачем Диотима воспитывает себя?
— В первую очередь она воспитывает, конечно, своего мужа! — поправила его Бонадея.
«Бедняга!» — невольно подумал Ульрих.
— Ну, тогда мне хотелось бы знать, — сказал он, — как она это делает.
Действительно, при этих расспросах Бонадею сковывало честолюбие, как первого ученика на экзамене.
— Ее сексуальная атмосфера отравлена, — начала она осторожно. — И, чтобы спасти эту атмосферу, необходимо, чтобы Туцци и она как можно тщательнее пересмотрели свое поведение. Общих правил тут нет. Надо стараться наблюдать, как реагирует на жизнь другой. А чтобы -как следует наблюдать, нужно известное проникновение в половую жизнь. Надо уметь сравнивать практический опыт с результатами теоретическою исследования, говорит Диотима. В том-то и дело, что сегодня женщина подходит к сексуальной проблеме по-новому, по-другому: она требует от мужчины не только чтобы он действовал, а чтобы действовал с верным знанием женского естества! — И, чтобы отвлечь Ульриха или потому, что это забавляло ее самое, весело прибавила: — Представь себе только, как должно подействовать это на ее мужа, который не имеет ни малейшего понятия об этих вещах и узнает о них главным образом при раздевании в спальне, когда Диотима, скажем, ищет шпильки в полураспущенных волосах, зажав коленями юбки, и вдруг начинает говорить об этом. Я проверила это на своем муже, его чуть удар не хватил. Одно, значит, можно признать: если уж должен быть «постоянный брак», то у него есть хотя бы то преимущество, что он извлекает из партнера все его эротическое содержание. Это-то Диотима и старается сделать с Туцци, который чуточку грубоват.
— Тяжелые времена настали для ваших мужей! — поддразнил ее Ульрих.
Бонадея засмеялась, и по ее смеху он понял, как рада была бы она уйти иногда от гнетущей серьезности своей школы любви.
Но исследовательский пыл Ульриха не унимался; он почувствовал, что его изменившаяся подруга умалчивает о чем-то, о чем она, в сущности, куда охотней поговорила бы. Он фамильярно возразил, что, по слухам, недостаток обоих вовлеченных в беду супругов состоял ведь скорее в слишком большом «эротическом содержании».
— Ах, ты всегда только об этом и думаешь! — упрекнула его Бонадея, сопроводив свои слова взглядом, длинное острие которого кончалось крючком, что вполне можно было истолковать как сожаление по поводу обретенной ею невинности. — Ты ведь тоже злоупотребляешь физиологическим слабоумием женщины!
— Чем я злоупотребляю? Да ты же нашла великолепное выражение для истории нашей любви!
Бонадея дала ему легкую пощечину и стала поправлять перед зеркалом свои волосы нервными пальцами. Глядя на него из зеркала, она сказала:
— Это из одной книги!
— Конечно. Из очень известной.
— Но Диотима считает, что это не так. Она нашла что-то в другой книге, которая называется «Физиологическая неполноценность мужчины». Эту книгу написала женщина. По-твоему, это действительно играет такую большую роль?
— Я не знаю, о чем идет речь, и ничего не могу ответить!
— Ну, так слушай! Диотима исходит из открытия, которое она называет «постоянной готовностью женщины к сексуальному наслаждению». Ты можешь представить себе под этим что-нибудь?
— В случае Диотимы — нет!
— Не будь таким грубым! — укорила Ульриха его подруга. — Эта теория очень деликатна, и я должна постараться объяснить ее тебе так, чтобы ты не сделал неправильных выводов из того обстоятельства, что при этом я нахожусь наедине с тобой в твоем доме. Ну, так вот, эта теория основана на том, что женщину можно любить даже тогда, когда она не хочет. Понял теперь?
— Да.
— К сожалению, отрицать это нельзя. Мужчина же, по этой теории, очень часто не может
— Говорят, так бывает.
— Не знаю, — усомнилась Бонадея. — Но Диотима говорит, что если взглянуть на это научно, то тут все само собой разумеется. В то время как женщина постоянно готова к сексуальным наслаждениям, мужчина, ну, словом, самая мужская часть мужчины, очень легко дает себя запугать.
Ее лицо было бронзовым, когда она теперь отвернула его от зеркала.
— Мне удивительно слышать это о Туцци, — сказал Ульрих, пытаясь отвлечь ее.
— Я тоже не думаю, что так оно было и раньше, — сказала Бонадея. — Так вышло потом, для дополнительного подтверждения этой теории, потому что Диотима твердит ему ее изо дня в день. Она называет ее теорией «фиаско». Поскольку носитель мужских клеток так предрасположен к этому «фиаско», сексуально уверенным он чувствует себя только там, где ему нечего опасаться какого бы то ни было духовного превосходства женщины, и поэтому мужчины почти никогда не отваживаются иметь дело с женщиной, по-человечески равной им. Во всяком случае они сразу пытаются подавить ее. Диотима говорит, что лейтмотив всей мужской эротики, а особенно мужской заносчивости, — страх. Большие люди показывают его — тут она имеет в виду Арнгейма. Маленькие прячут его за грубым физическим натиском и глумятся над духовной жизнью женщины — тут я имею в виду тебя! А она — своего Туцци. Это известное «Сейчас или никогда!», которым вы так часто приводите нас к падению, есть лишь вид сверхкомп…
Она хотела сказать «компресса». «Компенсации», — помог ей Ульрих.
— Да. Этим вы избавляетесь от мысли о своей физической неполноценности!
— Что же вы решили сделать? — спросил Ульрих кротко.
— Надо стараться быть любезными с мужчинами! Поэтому я к тебе и пришла. Посмотрим, как ты это воспримешь?!
— А Диотима?
— Господи, какое тебе дело до Диотимы! У Арнгейма глаза на лоб лезут, когда она ему говорит, что, к сожалению, мужчины высокого ума находят полное удовлетворение, кажется, только у неполноценных женщин, а у женщин одного с ними духовного уровня терпят неудачу, что научно доказано благодаря этой госпоже фон Штейн и этой Вульпиус (видишь, теперь ее фамилия уже не вызывает у меня затруднений. А что она была известной сексуальной партнершей стареющего олимпийца, это я, конечно, всегда знала!).
Ульрих еще раз попытался перевести разговор на Туцци, чтобы отвлечь его от себя. Бонадея засмеялась; она понимала плачевное положение этого дипломата, который ей нравился как мужчина, и, чувствуя себя сообщницей Диотимы, злорадствовала по поводу того, что ему приходилось страдать под розгами души. Она рассказала, что в обращении со своим супругом Диотима исходит из того, что должна освободить его от страха перед ней и что благодаря этому она немного примирилась и с его «сексуальной грубостью». Она, продолжала Бонадея, признает, что видит великую свою ошибку в том, что ее собственное значение оказалось слишком большим для наивной потребности в превосходстве, свойственной как мужчине ее партнеру по браку, и старается смягчить это, скрывая теперь свое духовное превосходство за приспособленчеством эротического кокетства.
Ульрих с живым интересом спросил, что она подразумевает под этим.
Бонадея впилась в его лицо серьезным взглядом.
— Например, она говорит ему: «Нам до сих пор портило жизнь соперничество, мы не можем решить, кто из нас важнее». А потом соглашается с ним, что отравляющее действие мужского самоутверждения сказывается и на всей общественной жизни…
— Но тут ведь нет ни кокетства, ни эротики?! — возразил Ульрих.
— Нет, есть! Ведь ты должен иметь в виду, что мужчина, если он действительно страстный, обращается с женщиной как палач с жертвой. Это входит в самоутверждение, как это теперь называют. А с другой стороны, ты не станешь отрицать, что и для женщины половой инстинкт важен?!