Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества

Фрэзер Джеймс Джордж

IV. Изучение человеческого разума [9]

Даже если отбросить в сторону вопрос изучения человеческого тела и заняться только человеческим разумом, то уйдет немало сил и времени, поскольку аспект этот невероятно сложен. Давайте его рассмотрим, и не столько сам разум, сколько его внешние проявления, я имею в виду все, что появилось благодаря ему в области искусства, науки, политики, религии и в социальном устройстве общества. А вы знаете, что на протяжении долгих столетий в сферах искусства, науки, в устройстве общества происходили изменения, и сколько этих изменений – даже не сосчитать. Основные причины – расовое разнообразие, смена эпох и разные места обитания. Приведенный пример показывает, что изучение человеческого разума – сложнейшее дело. С чего начать исследование? Возможно ли понять человеческий разум? Как объяснить все, что появилось благодаря ему, все, столь непохожее, столь уникальное?

9

The Gorgon’s Head and other Literary Pieces // Sur l’Etude des Origines humaines. P. 340–342.

Когда мы что-то объясняем, мы это анализируем, то есть раскладываем на простые составляющие, и предполагаем, какие силы поспособствовали тому, чтобы эти составляющие соединились, потом эти составляющие

объединяем, и в итоге должно получиться единое целое. Следовательно, прежде чем приступить к изучению человеческого разума и того, что оно породило, следует ответить на следующие вопросы: как выявить составляющие и уяснить, благодаря каким силам они объединились в столь непростое целое? Как изучить человеческое мышление, разложив его на самые простые части?

Ответ на эти вопросы находим в теории органического мира. Согласно теории, каждый организм, будь то животное или растение, появился благодаря многовековой эволюции, которая берет свое начало с самого зарождения жизни на нашей планете и которая состоит из серии долгих последовательных изменений от простого к сложному. Из чего следует: чтобы понять природу любого организма, следует вернуться в прошлое и рассмотреть эволюцию с самого возникновения существа и до наших дней. Не является исключением и человек. Чтобы узнать его как следует, надо бы изучить историю его развития с самого начала: нужно отследить эволюцию и тела, и ума, двигаясь от простейших начал и заканчивая достигнутых высот, которыми человечество гордится. Проще говоря, чтобы узнать, что представляет собой человек, нужно изучить его прошлое.

Но вы возразите: о развитии человечества известно далеко не все, а без этих знаний природа человечества так и останется для нас загадкой, так что и надеяться даже не стоит. Увы, но замечание верное, и касается оно не только развития человечества, но и любого другого существа, другого предмета. Мы – несовершенные существа, и совершенное знание нам недоступно. Так давайте довольствоваться тем, что хоть как-то сочетается с нашими небольшими способностями. Давайте действовать в тех сжатых рамках, в которые нас заключила природа. В этих потемках бесконечной Вселенной, где мы заблудились, давайте двигаться в сторону неяркого, слабого света. Оправдаем же незнание мыслью о том, что нашим потомках удастся найти ответы на многие вопросы, которые так и остались для нас загадкой. И не стоит забывать: органическая эволюция, как и великая космическая эволюция, не останавливается лишь на нас, выродках этого племени. Она величаво будет идти от века к веку, создавая более совершенных существ, способных, в отличие от нас, понять истину.

V. Разнообразие видов. Суть и условия эволюции [10]

Но не стоит думать, что предполагаемая картина развития человеческой культуры является цельной и законченной. Это далеко не так. При тех многочисленных белых пятнах на картине, на которой к тому же отображены не все промежуточные этапы, было бы безумно предполагать, что любое существующее дикое племя, на каком бы этапе развития оно ни находилось, шаг за шагом повторяет путь, когда-то пройденный предками, сформировавшими цивилизованное общество. Предполагая такое, мы совершаем большую ошибку и неверно рассматриваем процесс эволюции: будто эволюция везде проходит одинаково на одной и той же скорости у разных народов. При таком рассуждении выходит, что, предоставленные сами себе, все человеческие народности в конце концов достигли бы одного уровня культурного развития. Негры бы, например, стали белыми и сформировали бы такую же совершенную систему законодательства, как во времена Юстиниана I, или составили бы свой Кодекс Наполеона. Они создавали бы такие же прекрасные статуи, что и Фидий или Микеланджело. Писали бы трагедии столь же трогательные, что и Шекспир, и комедии столь же смешные, что и Мольер. И музыка у них бы была такая же радостная, как у Моцарта. Нет, господа, природа не лишена воображения, ее уж точно нельзя упрекнуть в том, что она отливает всех людей в одинаковых формах. Как раз-таки наоборот: она создает невероятное богатство различных особей, порой даже удивляешься – существует ли в мире два решительно одинаковых представителя одного вида? Именно бесконечное разнообразие видов является предпосылкой к органической эволюции. Давайте представим созидательную силу (если эволюцию можно так назвать), как дерево, ветви которого растут в разные стороны; и конечно, ветви с виду чем-то похожи, но одинаковых не найти, и в единый ствол, подобный тому, из которого они выросли, никогда не сплетутся. Как раз наоборот: чем больше они растут, тем дальше становятся друг от друга. Так же и с деревом жизни: чем больше оно порождает новых видов и чем больше эти виды размножаются, тем сильнее они друг от друга отличаются. Однако этот закон постоянно нарастающей дивергенции строго применяется к различным животным видам, но не к человеческим расам. Потому что все человеческие расы, образуя один вид, могут смешиваться и порождать тем самым нечто промежуточное. Но в этом смешении, если я не ошибаюсь, различные элементы сохраняются и могут проявиться спустя несколько поколений.

10

The Gorgon’s Head and other Literary Pieces // Sur l’Etude des Origines humaines. P. 345–347.

VI. Наука о происхождении человека [11]

Итак, можно сказать, что центральная проблема социальной антропологии состоит в том, чтобы проследить эволюцию человеческого разума, которая с древнейших времен сопровождала эволюцию человеческого организма. Но поскольку позднейшие этапы этой эволюции уже давно изучены классическими науками, вполне справедливо, что новой науке следует ограничиться в основном более ранними этапами эволюции, которые классическая наука оставила без внимания. Именно поэтому антропологию принято, и в целом справедливо, считать наукой о происхождении человека. Именно потому, что вопрос о происхождении человека до недавнего времени был своего рода terra incognita, не затронутой научными изысканиями, но вытоптанной копытами невежества. Антропология стремится исследовать эту пустыню. И сегодня на месте пустыни появляются первые цветы и плоды.

11

The Scope and Method of Mental Anthropology // Science Progress. 1922. April. № 64. P. 586.

VII. Первобытный человек – бесценный источник знаний [12]

Первобытный человек – это главный исторический источник для нас, свидетельство усилий человека подняться над уровнем животного. Только в последние годы была осознана вся ценность этого источника; более того, многие, вероятно, до сих пор придерживаются мнения Джонсона, который, указывая на только что вышедшие три больших тома «Путешествия в Южные моря», пишет: «Кто будет читать это до конца? Человеку интереснее работать в море, чем читать подобное. Эти книги съедят крысы и мыши, прежде чем

они будут дочитаны до конца. В таких книгах мало удовольствия, так как одна категория дикарей похожа на другую». Но со времен Джонсона мир узнал много нового, и записи о жизни дикарей, которые этот мудрец из Болт-Корта без зазрения совести отдал на съедение грызунам, теперь занимают место в главных архивах человечества. Их судьба напоминает судьбу «Книг Сивилл». Когда их можно было прочесть в полном объеме, ими пренебрегали, а теперь мудрые люди готовы платить королевскую цену за их жалкие истлевшие останки. И до нашей эры ученые часто интересовались дикарями и грамотно их описывали, а некоторые из их описаний до сих пор представляют большую научную ценность. Например, открытие Америки, разумеется, вызвало в сознании европейских народов любопытство к обитателям Нового Света. Это открытие словно по мановению волшебной палочки подняло занавес, открыв взору европейцев чарующие и завораживающие новые земли. Соответственно, некоторые испанцы, завоевавшие эти удивительные земли, оставили нам в наследство рассказы о нравах и обычаях индейцев, которые по точности и полноте деталей, вероятно, превосходят все прежние записи о других народах. Таков, например, труд францисканского монаха Бернардино де Саагуна о туземцах Мексики, а также труд Гарсиласо де ла Веги, который сам был наполовину инком, об инках Перу. Исследование Тихого океана в XVIII веке с открытием райских островов, разбросанных во множестве по океану, взбудоражило воображение Европы. Любопытству, пробудившемуся во многих умах, хотя и не в сознании Джонсона, мы обязаны некоторыми ценными описаниями островитян. Последние во времена парусных кораблей казались столь далекими от нас, что поэт Уильям Купер мечтал, чтобы английские кили никогда больше не взрезали те моря, где они обитают.

12

The Scope of Social Anthropology. P. 172–174.

VIII. Дикари уходят [13]

Наши современники – нынешнее и подрастающее поколение – похоже, не осознают, что мы являемся свидетелями последнего акта долгой драмы, трагедии и комедии в одном лице, которая беззвучно, без фанфар и барабанного боя разыгрывается на наших глазах на сцене истории. Как бы ни сложилась дальнейшая судьба дикарей, над самой дикостью занавес скоро опустится навсегда. В последнее время темпы развития цивилизации столь ускорились, ее экспансия стала столь стремительной, что многие народы, которые еще сто лет назад вели свою прежнюю жизнь безвестно и безмятежно в глубине девственных лесов или на отдаленных морских островах, теперь бесцеремонно вытесняются или превращаются в посмешище для своих завоевателей. С их исчезновением или трансформацией из мира уйдет элемент причудливости, живописности, разнообразия. Общество в целом, возможно, станет счастливее, но по тону оно будет мрачнее, по цвету – серее и однообразнее. И по мере того, как дикость будет все дальше и дальше уходить в прошлое, она будет все больше и больше становиться объектом любопытства и удивления для поколений, отделенных от нее непреодолимой и все расширяющейся пропастью времени. Ее темная сторона будет забываться, светлая – наоборот, выходить на поверхность. Жестокость, лишения, страдания забудутся; память с восторгом будет обращаться ко всему, что было хорошего и прекрасного или что будет казаться хорошим и прекрасным в давно минувшей жизни нетронутой природы. Время, как волшебник, наложит на эти далекие века свои неизменные чары. Вокруг них возникает атмосфера романтики, подобно голубой дымке, смягчающей нежной красотой суровые черты далекого пейзажа. Так и патриархальная эпоха наделена для нас вечным очарованием в великих книгах Бытия и Одиссеи, повествованиях, дышащих свежестью летнего утра и сверкающих, как капли росы, в первых лучах восходящего солнца истории.

13

Preface // Totemism and Exogamy. Vol. I. P. 14–15.

IX. Дикари уходят. О долге Англии [14]

Для человеческих знаний в настоящее время нет более насущной потребности, чем необходимость зафиксировать эти бесценные свидетельства ранней истории человека, пока еще не поздно. Ведь скоро, очень скоро те возможности, которые пока есть в нашем распоряжении, исчезнут навсегда. Возможно, уже через четверть века от прежней жизни дикарей не останется практически ничего. Первобытный человек, каким мы его еще можем видеть, вымрет, как дронт. Время течет стремительно: скоро пробьет час, будет поставлена точка, а книга закрыта. Что скажут наши потомки, обвиняя нас в измене роду человеческому, если мы так и будем пренебрегать изучением наших погибающих собратьев в пользу дорогостоящих экспедиций для наблюдения за звездами и исследования бесплодных полярных областей, как будто полярные льды растают и звезды перестанут светить после нас? Пробудимся же ото сна, зажжем огни, закатаем рукава! Университеты существуют для развития наук. Их долг – прибавить эту новую область к древним дисциплинам, которые они так усердно культивируют. Кембридж, к его чести, впереди всех в оснащении и отправке антропологических экспедиций; Оксфорд, Ливерпуль, все университеты страны должны присоединиться к этой работе.

14

The Scope of Social Anthropology. P. 175–176.

Более того, долг всех цивилизованных государств – активно сотрудничать. В этом отношении Соединенные Штаты Америки, учредив в своих владениях бюро по изучению аборигенов, подали пример, которому должна следовать каждая просвещенная страна, властвующая над подчиненными народами. На нашей стране в особенности лежит такая обязанность, ибо за всю историю человечества ни одному народу не доставались во владение столь многочисленные и разнообразные сообщества и территории. Мы сами стали хранителями брата своего. Горе нам, если мы пренебрежем своим долгом перед братом! Нам недостаточно править по справедливости народами, которые мы покорили мечом. Мы должны – ради них, ради самих себя, ради потомков, которые будут требовать этого от нас, описать их такими, какими они были до встречи с нами, до того, как они увидели английский флаг и услышали, к счастью или к несчастью, английский язык. Голос Англии говорит с подвластными ей народами не под грохот пушек, а решительно другими способами. Мир имеет свои победы, как и война: есть более благородные трофеи, чем знамена и орудия. Есть памятники, начертанные в воздухе, памятники слов, которые кажутся такими преходящими. Они останутся, когда заржавеют пушки и истлеют знамена. Когда римский поэт хотел создать образ вечности, он говорил, что его будут помнить до тех пор, пока будет существовать Римская империя, пока процессия в белых одеждах будет подниматься на Капитолий, чтобы помолиться в храме Юпитера. Давно перестала подниматься по склону Капитолия эта торжественная процессия, давно канула в Лету сама Римская империя, как канули в Лету империи Александра Македонского, Карла Великого, могучая держава Испании. Но меж обломков царств все так же стоит памятник поэту, ибо все еще читают и помнят его стихи. Я обращаюсь к университетам, я обращаюсь к правительству нашей страны с призывом объединиться и воздвигнуть памятник, благородный памятник Британской империи: